И днём тоже пила.
И много воды тоже пила.
Врачи обязательно объяснили бы причину жажды, терзавшей Тересу в последнее время, посадили бы её на жёсткую диету, наказали бы сбросить вес, не есть сладкого и не злоупотреблять мучным. Но Тереса сроду не признавала врачей и продолжала пить чай и воду на удивление Сэльме.
– Это же бессонница так разовьётся обязательно, – рассуждала Сэльма.
– Я и так почти не сплю, – отвечала Тереса. – Думаю о Мигелито всё время. Как он дальше будет жить, что с ним делать? Ему же учиться надо, да и вообще. Я-то уже старая и чувствую себя плохо. Слабость одолела, Сэльма. Всё время слабость.
Майкл старался не оставлять Тересу одну. Он видел, что она плохо выглядит, резко постарела и быстро стала уставать, и, чтобы остаться с ней, даже стал прятаться от Гонсало, когда тот, по своему обыкновению, звал его в город.
Разговоров о будущем, которые пыталась вести с ним Тереса, Майкл не любил, и причина его нелюбви была простой. Он не знал, как будет жить дальше. Стать таким, как Гонсало или Хуан, он категорически не хотел, Хесус вообще был не в счёт. Разве что Мигель Фернандес привлекал исходившей от него уверенной силой, но он очень не нравился Тересе, и это настораживало Майкла. Был ещё водила из той, прошлой жизни, но Майкл понятия не имел, как его найти.
Других примеров для подражания он не знал.
Как известно, лучший способ избежать неприятных мыслей – не думать, и Майкл охотно хватался за этот подлый в своей конъюнктурной простоте приём. Мог, например, свалить на пол блюдо с подготовленной к варке фасолью и вместе со всеми делать вид, что подбирает рассыпавшиеся бобы.
Или дерзил не по-детски, уводя разговор в русло нравоучений.
– Да куда он денется! – говорила Тереса Сэльме. – Я же не ты, чтобы всё пустить на самотёк!
Кувшин с чаем стоял в спальне Тересиы всегда на одном месте, на комоде, накрытый накрахмаленной кружевной салфеткой. Зайти в комнату незаметно, чтобы подсыпать в него порошок, было проще простого. Зная, что перед сном Тереса обязательно наносит визит Майклу, Инес выжидала момент и, прошмыгнув в опустевшее помещение, добавляла в чай очередную порцию зелья.
Неизбежная гибель ненавистной соперницы сильно возбуждала Инес, и она выскакивала во двор, чтобы успокоиться. Ходила быстрым, почти переходящим в бег шагом вокруг дома, заглядывала в окна, могла и в сад убежать. Когда успокаивалась окончательно, возвращалась, мышью проскальзывала в приоткрытую дверь и уходила к себе, где тут же засыпала крепко, без сновидений, до самого утра, ведь крепкий сон с некоторых пор вновь вернулся к ней.
Вскоре к уже привычной слабости Тересы добавились новые симптомы, грозные и неуправляемые.
И нет чтобы обратиться к врачу, как предлагал Майкл. Она лишь отмахнулась в ответ.
Тереса всегда была упрямой. И тогда, когда решила не учиться, а стала сиделкой отцу и матери, и когда её звали замуж, а она не пошла, и когда заявила, что все доктора – шарлатаны и неучи, потому что залечили до смерти её родителей, а надо было лечиться народными средствами. И сейчас она ждала неизвестно чего и всё надеялась, что сможет излечиться самостоятельно, с помощью проверенных временем рецептов.
Немного помогало успокаивающее снадобье, и то потому, что Сэльма стала добавлять в него дурманящего гриба. Гриб действовал на Тересу, как лекарство, он и был лекарством, если знать, как и сколько сушёной субстанции добавлять в изначальное снадобье. Сэльма знала, её ещё давно научила старинному рецепту сама Тереса. Правда, гриб приходилось прятать от Хесуса, ведь он ел его просто, как едят хлеб, а наевшись, запрокидывая вверх маленькое морщинистое лицо и беспрерывно хохотал, щедро демонстрируя миру чёрные зубы.
1
Тереса сдавала так быстро, что даже не успевала осознать происходящее. И ещё ей было обидно. И не столько оттого, что она скоро умрёт. Ей было обидно умирать именно так. Унизительно и мучительно больно.
Для Тересы тема смерти всегда была важной. Уважение шло из детства, факт смерти воспринимался как ниспосланное с небес испытание, и пройти его надо было достойно, не унижая себя и окружающих некрасивым зрелищем расставания. Тереса ежегодно посвящала Santa Muerte новые бусы и даже заказала ретабло с посвящением, на котором попросила изобразить свою умирающую бабушку и написать строки из стихотворения, автора которого не знала, а просто услышала по телевизору и успела записать пару строк.
Она много раз представляла себе, как будет умирать: лёжа в постели, в украшенном кружевами чепце, окружённая плачущими Гонсало и служанками. Именно так, торжественно-красиво, с протянутой в немом вопросе старческой рукой умирала когда-то та самая бабушка, которой было посвящено ретабло. Видение смерти в чепце с кружевами было близко Тересе, оно ласкало её воображение своей возвышенной печалью и настроением светлой грусти, ей нравилось жить с сознанием некоего долга, исполнив который, она заслуженно получит красивую и полную тихой печали кончину.
«Я знаю, почему ты мучаешь меня, – мысленно обращалась она к богу. – Ты заставляешь меня платить за излишнюю дерзость. Ведь я представляла себя на троне, вот как английская королева в тот момент, когда она читает речь в огромной короне и длинном, подбитом белоснежным мехом плаще. Показывали по телевизору сколько раз, ты помнишь?»
Тереса теряла мысль, не находила её и вновь и вновь возвращалась к мысли о некой вине, которой на самом деле не было. Затем теряла и эту мысль.
Если сопровождает чувство вины перед богом, пусть внушённое в детстве родителями или приобретённое в ходе жизни, то Он и спросит по всей строгости.
Не стоит принимать за подлинные грехи свои мелкие ошибки. Если тебе всё равно, за что просить прощения, то Ему и подавно. А вот сказать спасибо не помешает. Даже если не веришь в него. Ведь доброе слово не может быть лишним.
Кто сказал ей об этом? Может быть, мать в том странном сне, когда она пришла, чтобы сообщить Тересе, что та скоро умрёт, так как некому смотреть за Мигелито там, на небесах? И откуда её мать узнала про Мигелито? И значит ли это, что Мигелито тоже умрёт? Нет, нет… О чём это я говорила… Не помню… Где вода? Дайте воды…
В дни болезни Тересы Гонсало предпочёл заливать тревогу за неё мескалем или текилой – всё равно чем, лишь бы самогон был под рукой. Он целыми днями либо слонялся между своей комнатой и находившимся в конце коридора туалетом, либо заглядывал в подсобку к Хуану, где они напивались уже вдвоём. Напившись, Хуан горланил хриплым голосом свои песни, а Гонсало мрачно слушал его, свесив на грудь тяжёлую голову.
Он сильно страдал, но изменить или устранить источник страданий каким-либо известным или неизвестным способом не пытался даже теоретически. Мысль об инициативе в делах, в которых нельзя было выступить в ореоле героя, не посещала Гонсало с детства и тем более не приходила в голову сейчас. Слушать же просьбы Майкла вызвать неотложку или отвезти Тересу в больницу он не желал вовсе.
