– Ты хорошо поработал, Вишня. Не ложись. К двенадцати часам мы навестим мальчишку.
Мамита
Стоя в коридоре, Майкл слушал, как со стороны комнаты Гонсало раскатывается во все стороны мощный храп.
Гонсало отсыпался после очередной попойки.
Майкл постоял в раздумье ещё какое-то время и побежал на кухню, откуда раздавался шум кастрюль.
– Эй, Инес… сита, можно с тобой поговорить?
– О Пресв… Да… конечно, можно, Мигелито! Я слушаю тебя!
– Отвези мамиту к врачу. Пожалуйста.
– А что с ней такое, с ма… с этой приключилось?
– Не притворяйся. Ты отлично знаешь, что она больна.
– Ничего я такого про неё не знаю. Очень мне надо!
– Значит, ты отказываешь мне в просьбе?
– Н-нет, как я тебе откажу? Только что это даст? Да и Тереса врачам не верит и сроду не верила. Не поедет она.
– Надо отвезти её в Мехико. Или в Сальтильо хотя бы.
– В Мехико? Ты это серьёзно?
– Или в Сальтильо, я же сказал про Сальтильо тоже, так что не фокусничай сейчас.
– А что мне за это будет?
– Что значит – что будет? Ну, хочешь, я не разрешу Гонсало тебя бить?
– Подумаешь – бить. Я его не боюсь, ты же знаешь.
– А что ты хочешь? А-а, понял. Деньги. Я возьму у Гонсало, скажи только, сколько тебе нужно. Если много, то он может и не дать, но я всё равно попрошу.
– Не нужны мне деньги. Они у него если и есть, то все мои. Мне вообще только одно нужно.
– Что?
– Твоя любовь. Пока не пообещаешь полюбить меня, никуда не поеду, вот так вот!
– Это как – «полюбить»? Ну пожалуйста, я тебя люблю.
– Э-э, нет уж. Это не считается. Ты будешь жить со мной.
– Я и так с тобой живу, разве нет?
– Нет. Ты теперь будешь ходить только со мной. И по двору, и по дому, и на кухне, и в церковь, и на праздники. И по магазинам тоже будешь со мной ходить. Со мной, а не с Гонсало!
– При чём тут Гонсало? Я с ним только иногда хожу. И то – когда он трезвый, а сейчас он вообще всё время пьяный, и я прячусь от него.
– Так что же тебе мешает быть со мной?
– Как что? Ты что, сумасшедшая? А мамита? Я без неё и шагу не сделаю.
– А-а, да, эта… Подумаешь… Сегодня она здесь – завтра там…
Инес пробормотала последние слова себе под нос, но Майкл тем не менее их услышал. Он выскочил из-за приоткрытой кухонной двери, за которую держался во время разговора, и подошёл к Инес на близкое расстояние.
– Это ты её отравила? – глядя ей в глаза, очень спокойно спросил он.
– А даже если и я? Ты что, сможешь это доказать? – насмешливо-нагло спросила Инес, но тут же поняла, что сболтнула лишнее.
– Я просто так, к примеру, себя назвала, – быстро добавила она. – Никто её не травил. Кому она нужна, кроме тебя и этого пьяницы, гори он адским пламенем, чёрт проклятый!
Она прошла к столу, где энергичным жестом смахнула оставшуюся после перебирания бобовых зёрен шелуху в подол пёстрого фартука и, держа его на весу обеими руками, двинулась к мусорному баку, специально выставленному поближе на время работы.
– Нужна мне твоя мамита сто лет! – продолжила она, выбрасывая шелуху в бак, затем оправила фартук и вновь стала возиться с фасолью. – Клянусь Богородицей, и сто, и двести лет глаза бы мои её не видели! В Сальтильо поеду, только если согласишься на то, про что я тебе говорила сейчас. Вот так вот! И где эту Сэльму черти носят, никто не знает? Долго я буду здесь горбатиться?
– Не буду я с тобой жить, – выдохнул Майкл.
Глядя не на него, а на кастрюлю с фасолью, Инес задумчиво произнесла:
– Не бросишь эту ведьму – не поеду. Я из-за неё как пострадала, вон до сих пор голова вечерами болит, муженёк дорогой постарался, чуть не убил по её милости. А это её Богородица наказывает за всё, что она мне сделала. А может, я вообще не поеду. Очень нужно для неё стараться!
В душе у Инес громко пел свою песню триумф, часа которого она так долго и мучительно ждала. Ангел, её ангел, её любимый мальчик, её Мигелито стоит перед ней такой жалкий и несчастный. И даже не убежал. Да что там не убежал, даже попытки не сделал убежать. Стоит и смотрит, не отводя глаз.
«Так бы и зацеловала твои длинные реснички», – думала она, глядя, как он борется с собой.
Майкл решил сменить тактику. Сосредоточенно-угрюмое ещё мгновение назад, его лицо расцвело лучезарной улыбкой, тёмно-синие глаза заискрились, он взмахнул ресницами и, застенчиво взглянув на Инес, тут же опустил глаза. Затем вновь поднял и нежно улыбнулся. И заговорил так, будто околдовывал:
– Ты поедешь в Сальтильо, Инес. Знаю, что поедешь. И я поеду с тобой.
– Пресвятая Дева, конечно, поеду, – тут же согласилась Инес. – Вот пообедаем – и поеду.
– Нет, мы едем прямо сейчас. Иди к себе и переоденься.
Счастливая переменой в его поведении, Инес радостно кивнула и побежала в дом одеваться.
Поездка в Сальтильо, увы, не удалась. Только, возбуждённые предстоящим походом, они появились во дворе, как Хуан сообщил, что в обеих машинах нет бензина, точнее, он есть, но его очень мало, а он сам уже третий день мается животом, и надо бы вызвать такси и съездить за бензином, но Хесус ехать отказался ещё утром, хотя Хуан просил его.
– Идиот! – набросился Майкл на Хесуса. – Опять ты всё запорол! Я скажу Гонсало, и он прогонит тебя!
В голосе Майкла послышалось отчаяние, глаза наполнились слезами, губы задрожали, на него было жалко и одновременно страшно смотреть.
Инес бросилась ему на подмогу.
– Безмозглый осёл, мерзкий койот, разве тебе можно хоть что-нибудь поручить?! – закричала она, сверля Хесуса выпученными глазами. – За всем в этом чёртовом доме должна следить я, а стоит мне на минуту отвлечься – как уже и бензина нет, и одни рожи пьяные вокруг. Мерзавцы, дети сатаны, грязное отребье! Да кто ещё будет жить в доме, где в хозяевах ходит Гонсало Гуттьерес?! Да только такие и будут, как он сам, прихвостни, шлюхи, бездельники, наркоманы, гнать бы всех вас в шею на все четыре стороны!
Хесус часто моргал глубоко посаженными глазами, собирал лицо в морщины и вертел головой, всем своим видом показывая, что он ищет у окружающих поддержки. На крики Инес он не обращал никакого внимания, так как прекрасно знал, что хозяйка меньше всего на свете желает помочь умирающей Тересе, а вот маленький гринго обеспокоил его по-настоящему.
«Он пожалуется Гонсало, – в истерически нарочитом и скорее придуманном, нежели настоящем страхе думал он. – А хозяин ведь может и убить. Нет, точно убьёт!»
