Забрался обратно на кровать и Майкл.
Мигель испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, ему безумно хотелось пересесть поближе, провести пальцами по лицу мальчика, положить руки на худые разлётные плечи, погладить по голове, возможно, даже поцеловать в нежную щёку. С другой стороны, он понимал, что в сложившейся ситуации лучшим способом не напугать его будет сдержанность, и волевым усилием выбрал второй вариант. Он поудобнее устроился на стуле, закинул ногу на ногу, обхватил руками колено и, заметив, что Майкл собирается заговорить, предостерегающе покачал головой и заговорил сам:
– Ты сначала выслушай меня, а потом сам решишь, как поступать. Вот как ты решишь, так и будет, я клянусь тебе.
Майкл замер в ожидании.
– Понимаешь, малыш, сейчас бальзамировать уже поздно, да и везти покойную на вскрытие в таком виде будет очень непросто.
На лице Майкла отразилось непонимание, и Мигель пустился в объяснения.
– Когда человек умирает, его необходимо отвезти в морг. А если не отвозят, а оставляют дома, то надо немедленно вскрыть и забальзамировать, да ещё и в холоде держать, а то в жару никакое бальзамирование не в состоянии уничтожить… ну… как бы это тебе сказать деликатно… в общем, покойник начинает пахнуть. Да, пахнуть. Нехорошо так пахнуть, понимаешь?
– Ты хочешь сказать, что мамита воняет? – спросил Майкл.
– Ну, не то чтобы… хотя да, скорее всего, ты прав, именно так и обстоят дела.
– Я просто не понял, что это за запах, – сказал Майкл и опустил голову.
– Давай мы с тобой поступим так. Похороним твою мамиту, как положено, в гробу, с цветами и молитвами. Я пришлю священника сюда, ведь в церковь её отвозить нельзя. Сам понимаешь, куда такую… – тут он слегка запнулся и продолжил. – Куда её везти? Зачем оскорблять её память? А потом, к примеру, недели через три-четыре, когда процесс разложения уже там, под землёй, закончится, я сделаю официальный запрос в полицию с требованием установить причину смерти сеньоры. Мы эксгумируем, ну… это значит вытащим обратно из могилы её тело. Временно вытащим, не беспокойся, временно, и лишь для того, чтобы отвезти на экспертизу в Сальтильо. Вот тебе моё предложение. А ты сам теперь будешь решать, как мне поступить.
Майкл понял, что Мигель прав, здесь нет и не может быть другого решения, и нехотя кивнул, и Мигель, с готовностью хлопнув себя руками по коленям, встал, чтобы уйти, но сначала подошёл попрощаться.
Майкл по-прежнему сидел опустив голову и при приближении Мигеля даже не пошевелился.
Мигель наклонился и провёл рукой вдоль стройной спины, не касаясь её. Легко-легко.
– Как же я люблю тебя, – прошептал он и ушёл, не оглядываясь.
Тересу похоронили рано утром, чтобы избежать лишних разговоров, хотя они уже шли: виданное ли это дело – не отпевать в церкви покойную из известной семьи? Не объяснять же было всем, что она стала стремительно разлагаться, причём сразу, уже через час после смерти. Хорошо ещё, что женщины стоически вынесли муку пребывания в комнате усопшей во время ночного бдения. И даже rosary читали как положено, не увиливая.
Отпевал Тересу присланный Мигелем Фернандесом падре Алваро. Во время прощания Лусиана и Гуаделупе прослезились, а Сэльма и вовсе заплакала навзрыд, испугав толпившихся неподалёку детей. Майкл из своей комнаты так и не вышел.
Гонсало заглянул к нему непосредственно перед выносом тела и обнаружил его крепко спящим. Продавливая в попытках вести себя тише отчаянно скрипевший под ногами пол и тяжело дыша, он постоял некоторое время в раздумье подле кровати, но будить его не решился и, вернувшись в комнату, где покоилась Тереса, громогласно объявил:
– Малец спит, и спит крепко. Пускай. Не будем ему мешать.
Никто и не возражал. Все понимали, что лучше Мигелито не видеть, как вынесут ногами вперёд его любимую мамиту. Даже Инес не возражала, и вообще ей было не до Майкла и его терзаний. Она не отходила от гроба ни на шаг, будто опасалась, что Тереса передумает быть похороненной и оживёт назло ей. И запах тления Инес не смущал. Создавалось впечатление, что она его просто не замечает.
Тересу предали земле на фамильном участке семьи Гуттьерес, на старом кладбище, рядом с могилами сыновей Гонсало и Инес. Падре Алваро произнёс прощальную речь и заупокойную молитву, а не сдерживающий слёз Гонсало бросил в могилу две горсти земли – одну от себя, другую от имени Майкла. За Гонсало бросать землю потянулись и остальные. Бросила и Инес, проделавшая обряд прощания с покойной с видом деловой озабоченности на лице.
После похорон ещё долго ждали Гонсало за большими, покосившимися от старости кладбищенскими воротами, а он всё стоял и стоял возле свежего могильного холма, будто боялся прервать своим уходом последнюю тонкую нить, связывавшую его с ушедшей навсегда Тересой.
Лиловые дали, прозрачные и чёткие, будто оцифрованные с помощью современных технологий, ждут тебя, мамита Тересита. Они готовы распахнуть свои объятия и слиться с тобой через ласковый и сильный ветер, сияние рек в солнечных лучах, бесконечную морскую гладь и могучие непроходимые леса. Иди побыстрее, возглавь этот мир, стань ему опорой и защитой. Ты его часть, его сердце и лёгкие, его крылья, его мозг. Красивая и молодая, с бликующими на лиловом солнце старинными серёжками, ты смеёшься и машешь рукой, и лиловый мир смеётся вместе с тобой.
За окнами уже темнело, когда Майкл понял, что больше не может лежать и вообще сильно проголодался. Сбегать же на кухню, чтобы перехватить там чего-нибудь из снеди, мешали голоса вернувшихся к поминальному столу обитателей поместья и как минимум десятка гостей, пожелавших помянуть усопшую.
Он пытался отвлечься и сел поиграть на игровой приставке, купленной ко дню его рождения Тересой, но игра не пошла. Тогда Майкл решил не мучиться и, стараясь соблюдать осторожность, тихо проскользнул в коридор, а оттуда на кухню, схватил авокадо, тщательно вымыл его, разрезал на куски, положил на тарелку и пошёл обратно в комнату, чтобы утолить голод в спокойной обстановке, но на обратном пути не удержался и заглянул в столовую, где висели клубы табачного дыма и слышались пение и смех. И, забыв об осторожности, долго смотрел на веселящихся людей, думая, что Тереса не стала бы возражать.
«Тебе бы понравилось, мамита», – по-взрослому обратился он к ней, и грустная тень легла на его прекрасное лицо.
А посмотреть было на что.
Как это и бывает в домах людей с простыми привычками, тризна по Тересе затянулась и закончилась весёлыми посиделками, самый разгар которых и застал Майкл. Обильный стол накрыли ещё днём, и, когда все поели и выпили, двое присутствовавших за столом марьячи взяли в руки гитары и стали исполнять старинные, уже вышедшие из моды песни, которые так любила напевать Тереса и выучил наизусть Майкл. Песни о вечной любви, сладких грёзах, нежных страстных женщинах и молодости, что проходит быстро, как сон.
