На самом деле в Джейн было очень мало того, что Барт принимал за широту души, да и распознать, какой у Джейн характер – сильный или слабый, было невозможно. «Спящая красавица» – называл её Барт и был недалёк от истины, потому что Джейн подходила к решению жизненных вопросов без малейших попыток анализа и самокритики, отчего со стороны казалось, что ей всё равно, что творится вокруг – ядерная война или всеобщее ликование.
В любви она оказалась холодна как лёд, но с годами обнаружила тягу ко всякого рода ухищрениям и стимуляторам типа связанных рук и ног и заклеенного рта, а сочетание в любимой фригидной ледышки и извращённой потаскухи свело с ума Барта и оказалось одним из главных факторов, толкнувших его на открытие школы.
Изоляция его и в особенности его женщины от наполненного соблазнами мира – что могло быть лучше для них обоих?
Исполнению мечты Барта по прихоти судьбы способствовал развод родителей, в разрушающей тотальности которого во всю мощь проявились и угрюмая упёртость отца, и жёсткая бескомпромиссность матери. Не простив мужу интрижки с официанткой придорожного кафе, она поставила перед собой цель разорить его и фактически добилась своего, дав согласие на развод лишь при условии раздела всего имущества между ней и сыновьями. В результате развода родителей на Барта неожиданно свалилась неплохая сумма, вырученная от продажи принадлежавшего семье фермерского хозяйства и пары придорожных кафешек, в одном из которых и работала рассорившая родителей девушка.
– Ну вот, детка, отныне Барт имеет деньги. Ты рада?
Джейн улыбнулась в ответ. Когда Джейн улыбалась, её карие глаза лучились, и Барт почувствовал привычную тяжесть в паху.
– Помнишь, детка, я говорил тебе, что кое на что способен?
– Помню, Барт.
– Мы уедем подальше отсюда и откроем школу для цветных и чёрных сирот где-нибудь в Калифорнии. И будем тихо и долго жить вдвоём в отдалении от этого глупого лицемерного мира. Как тебе мой план?
Джейн пожала плечами в ответ. План как план. Какая разница?
Джейн. Холодная и страстная одновременно, но её страстность не имеет отношения к Барту, более того, ей наплевать на него. Барт не возбуждает Джейн, ей никогда не хочется тронуть его за пенис или хотя бы прижаться к нему так, чтобы он, замирая от счастья, чувствовал кожей спелую и большую для её хрупкой комплекции грудь.
Она, конечно же, заводилась во время любовных игр. Но не от него и не от запаха его кожи и вкуса его слюны, а просто потому, что природа брала своё. Да и Барт старался угодить. Привязывал к кровати, бил наотмашь по маленьким ягодицам, покусывал за острые, слегка оттопыренные ушки, затем, задыхаясь от удовольствия, брал, пристраиваясь сзади. Он знал: Джейн не любит смотреть ему в лицо во время близости, отворачивается, глядит вдаль, и одному чёрту известно, что за мысли бродят в её хорошенькой головке.
«Она бросит тебя, Барт, как только встретит кого-то, кто лучше тебя», – шептало ему подсознание, и у Барта не было сомнений в его правоте.
Была ещё одна, не менее весомая потребность, чем стремление изолировать Джейн от соблазнов большого мира, из-за которой Барт хотел открыть школу. Потребность, в которой он не признавался даже самому себе, предпочитая делать вид, что просто хочет принести пользу обществу. Но обмануть себя не удавалось, потребность жила в Барте, была частью его натуры и не давала ему покоя, пока не удалось найти способ её удовлетворить.
Барт просто хотел быть первым, потому что считал себя достойным занимать призовые места на жизненном пьедестале. И не понимал, почему большой мир не признавал его заслуг, более того, выстраивал цепь непреодолимых препятствий, писал тома законодательных запретов и к тому же наделил взрослых мужчин и женщин непомерными амбициями и сильными характерами. Совладать с ними иначе, пойти на крайние меры Барт не желал, он не собирался доказывать государству степень кретинизма некоторых личностей путём банального насилия. А вот реализовать тайные желания в отношении тех, кто заведомо слабее него, и остаться при этом на свободе было возможно при соблюдении некоторых формальностей. И дети улицы подходили для его тайных планов как нельзя лучше.
Барт мечтал видеть и слышать, как будут сереть от страха их лица и заплетаться косноязычные, несмотря на болтливость, языки. И иметь возможность самостоятельно, без посторонней помощи и контроля решать их судьбу. Он пошёл на всё ради возможности царить безраздельно пусть на очень небольшом, но всецело зависящем от него участке. И на фактическую изоляцию себя и своей женщины, и на обоюдную стерилизацию, поскольку родные дети могли внести ненужные коррективы в его далеко идущие планы, и на трату доставшегося наследства без малейшей перспективы получить отдачу, и на пожизненное общение с теми, кого он на самом деле презирал и ненавидел.
Он шёл ва-банк, потому что был уверен в успехе.
Кто мог помешать ему?
Разве что ангел…
Тризна
В тот день, когда падре Мануэль полетел в вечность следом за своим прекрасным поводырём, Майкл сидел на кухне с Гонсало и Хуаном. Уже можно было с уверенностью сказать, что он стал приходить в себя после смерти Тересы, и, хотя периодически на его лицо ложилась тень, а взгляд становился отрешённым, время брало верх над горем.
Они всегда вместе, время и горе. Как слепой и поводырь. Бродят по закоулкам истерзанной души, подыскивают тихие гавани…
Майклу было скучно. Он успел изучить валявшиеся повсюду журналы, поболтал под столом ногами, положил голову на стол и лежал так некоторое время, периодически поворачивая её той или иной стороной.
А конца разговору между Гонсало и Хуаном видно не было. И неудивительно. Ведь они говорили о футболе. (время действия – конец девяностых*)
В такт словам Гонсало ударял вскрытой банкой пива по деревянной глади стола. Содержимое выплёскивалось, но Гонсало ничего не замечал.
– Мексике хватает зрелищности, но не хватает живого равного соперничества, Хуан! – размахивая банкой, говорил он. – У нас настоящих соперников не-ту! Кто противостоит ацтекам? Только Венесуэла!
И Гонсало осуждающе качал головой.
– Одними спектаклями на публику в футбол не играют, Хуан. Не защищай их!
Хуан развёл руками, как бы говоря, что никого и не защищает, но Гонсало не интересовало его мнение.
– Чтобы побеждать на чемпионатах, мало кривляться на потеху публике, – продолжал он развивать любимую тему. – Да, у нас есть свои звёзды. Но кто их знает, кроме нас?
– А Карбахал?
– А что Карбахал? Подумаешь – Карбахал? У нас должны быть такие, как Пеле. Такие, как Диего.
– «Рука бога», – ухмыльнулся Хуан.
– Ну и что ж, что «рука»? Кто ещё сможет провести такой дриблинг? Кто? Ты сможешь, Хуан?
Хуан усмехнулся и кивнул в сторону Майкла.
