Сборище пьяниц и наркош, игроков и лузеров. Настоящие отбросы общества.
Трое из пятерых нанятых Бартом охранников были с судимостями.
– Вот они где у меня, детка, – показывая сжатый кулак, хвастался он.
Школьный комплекс выстроили в глубине смешанного местного леса. Он состоял из нескольких отдельно стоящих корпусов и подсобных помещений и был окружён большим дворовым пространством, защищённым со всех сторон высоким забором.
Главный корпус представлял собой непритязательное, но довольно высокое четырёхэтажное здание без лифта. Через обширный холл с низким потолком и малым количеством дневного света можно было попасть в зал для мероприятий, рядом с которым вдоль длинного коридора оборудовали студию звукозаписи и гримёрки, необходимые для костюмированных представлений, которых Барт на самом деле проводить не собирался.
Классы для учебного процесса и факультативных занятий расположились на втором и третьем этажах, на четвёртом сделали директорский кабинет, жилые покои Барта и Джейн и комнату на случай появления непредвиденных гостей. Там же, в небольшой пятиметровой нише, в которую можно было попасть через ведущую из кабинета дверь, установили центральный пульт видеонаблюдения с возможностью следить за школой из директорского кабинета.
Спальни воспитанников, спортзал, бассейн, раздевалку с рассчитанной на двадцать пять человек душевой, медкабинет и комнаты учителей и охраны разместили в двух остальных корпусах, а на вымощенном мелкой брусчаткой и украшенном кое-как подстриженными газонами дворе поместились две площадки – для игры в волейбол и баскетбол, вольер для цепных псов и приземистое длинное строение с гаражами и складом.
Несмотря на наличие в школе телефона и Интернета, доступ к Сети имелся только у персонала и был платным. Воспитанники имели право пользоваться компьютерами, но лишь в рамках обучающих программ, зато за примерное поведение получали доступ к обширной картотеке компьютерных игр, на которые Барт выделял отдельное время. Ученики младших классов могли смотреть в актовом зале мультфильмы на установленном там же большом экране, а вечерами на этом же экране крутили чёрно-белое кино тридцатых годов, востребованное в основном учительским составом, или «взросляками», как прозвали их воспитанники.
На много миль вокруг обширной лесной прогалины, купленной Бартом на целевом аукционе за очень приличную сумму, не было ни одной живой души, а добраться до ближайшего населённого пункта можно было лишь на автомобиле или вертолёте. Ко всему прочему, глухая ограда и специально обученные собаки придавали школе сходство с тюрьмой, но, несмотря на все строгости и явную похожесть детища Барта на режимный объект, за годы существования школы проблем с дисциплиной у него не было, так как привыкшие к жестокостям жизни дети воспринимали установленные им суровые порядки как должное.
Барт отлично знал, что делал. Недаром в университете у него всегда был высший балл по социальной психологии.
– Ты, наверное, начитался Кинга? – спросила Джейн, когда впервые посетила место своего будущего пребывания.
– А ты разве не любишь Кинга? – спросил взбешённый её вопросом Барт, но Джейн молча отвернулась от него.
Помимо занятий спортом, которым уделялось не меньше, если не больше времени, чем учёбе, и освоения различной сложности скаутских программ, в обязанности воспитанников входили уборка корпусов и школьной территории и помощь на кухне.
По желанию Джейн, не выносившей постороннего вмешательства в личное пространство, супруги решили присматривать за порядком у себя на этаже самостоятельно. И, возможно, по этой причине, а скорее всего, просто потому, что Джейн всегда была неряхой, да и Барт не придавал быту никакого значения, там сразу воцарился хаос.
Особенно пострадала отведённая под спальню большая и достаточно светлая комната с низким потолком и хронически неубранной супружеской кроватью, вокруг которой быстро выросли горы разнообразных вещей.
Чего там только не было.
Потерявшие пару носки, скрученные в немыслимые узлы несвежие нательные майки и трусы, куртки, свитера, рюкзаки, походное снаряжение, покрытые засохшей грязью армейские ботинки, журналы и компьютерные диски, банки из-под пива, пакетики с арахисом и чипсами – и початые, и пустые, скомканная бумага, неиспользованные гигиенические прокладки, фантики от жвачек и вечно открытый, словно наказанный за некие провинности, сильно запылённый нетбук.
В большом, встроенном в стенную нишу шкафу смешались в немыслимом коктейле старые блокноты, отслужившие свой век шариковые ручки, бобины с леской, простыни, мужские купальные трусы, выцветшие от хлорированной воды в бассейне купальники Джейн, пустые флаконы, пузырьки из-под витаминов и многие другие атрибуты цивилизации, которыми, как правило, обрастают люди, не видящие смысла в упорядоченном пространстве.
Единственными относительно чистыми местами оставались кабинет Барта и годами пустовавшая гостевая комната. И то лишь по той причине, что Джейн нечего было там делать.
Периодически Барт не выдерживал и наводил в их жилище порядок. Собирал в большие пластиковые мешки горы мусора, распихивал по ящикам вещи, отмывал с ботинок грязь, стелил свежую постель, пылесосил и, в случае, когда грязи было уже слишком много, мог даже вымыть пол.
Джейн в уборку обычно не вмешивалась. Ни на минуту не отрывая взгляда от нетбука, с которым проводила всё своё свободное от занятий время, она не глядя отодвигалась в сторону, если мешала Барту, подбирала под себя худые мальчишеские ноги, жевала чипсы или попкорн, жила своей, неподвластной Барту внутренней жизнью.
Сколько раз, возбуждённый её видимой трогательной беззащитностью, он бросал свои дела и заваливал её на постель – и не счесть.
Какая это была жизнь? Лучшая за все годы его существования на никчёмной планете, населённой никчёмными людишками.
Зачем ты испортил её, ангел?
Мигель
Панчито вёз Мигеля домой.
В последнее время они почти не общались, ограничиваясь короткими распоряжениями Мигеля и вялым «сделаю» от Панчито. Сидя в машине, Мигель, как правило, молчал либо говорил по телефону.
Вот и сейчас он не проронил по дороге ни слова.
Ему было над чём подумать.
Да, они с Ньето практически договорились убрать с дороги Гуттьересов, но, как ни странно, Мигелю, возможно, впервые в жизни не хотелось прибегать к крайним мерам. Желание избежать досадных драм было не то чтобы блажью Мигеля, нет, просто он чувствовал «где-то там, внутри», как он сказал Ньето, что путь к маленькому гринго не должен быть омрачён фактом чьей-то там гибели. И Марии-Луизе в ответ на её повторное предложение выкупить Майкла у Гуттьересов заявил, что желает, чтобы его путь к малышу «был устлан розами».
