— Разбойники. — Коротко и веско бросил д, асхири, не желая обсуждать такие очевидные вещи с женщиной.
К ним приблизились Готтар и Тха-Джар.
— Говорите, на оазисы не нападают?
— Не нападают, — бесстрастно ответил Тха-Джар, но Марина была готова поклясться, что он взволнован. — Сезон закончен, и негодяи не могут рассчитывать на богатую добычу. Возможно, они всего лишь ищут пристанища.
— Почему свистуны? — Рассеянно спросила Велирин.
— Сейчас услышите… Это их фирменный знак…
Внезапно из-за стены послышался многоголосый переливчатый свист, издаваемый минимум десятком людей, а затем низкий пропитой голос:
— Эй, хозяин! Выглянь-ка! Да не боись, не тронем! Пока…
К стене приставили две лестницы. На одну, кряхтя, вскарабкался Орксат, по второй поднялся его сын, вооруженный арбалетом. Ответом на эту скромную демонстрацию обороноспособности стал гнусный хохот бандитов и новая порция свистков — кто во что горазд, художественно и не очень.
— Зацени, почтенный, — продолжал голос, — у меня тут двадцать семь воинов. А у тебя, как нам известно, какие-то особенные гости.
— Нас предали, — тревожно шепнул барон, проверяя, хорошо ли ходит в ножнах клинок.
Между тем обладатель хриплого голоса предельно кратко высказался:
— Зорхатам — городок маленький! Не укроешься! Если твои особые гости не выйдут сюда, мы тут не оставим и камня на камне! Свободен!..
Под смех банды свистунов Орксат скатился с лестницы, следом сошел и его сын. Вокруг побледневшей Велирин и ее спутников образовалось живое кольцо. Орксат бухнулся на колени:
— Не губите, почтенные! Не ведаю, какие у вас с ними счеты, но не губите! Это ваши дела!
Сын хозяина, молодой человек лет двадцати трех, высокий, темно-русый, с упрямым загорелым лицом, залился краской до корней волос.
— Отец, опомнись, это же наши гости!
— И мои клиенты… — поворчал Тасхона. — Чуяло мое сердце, ох, чуяло, прострел мне в поясницу, прыщ мне на задницу, сколопендру в ухо…
Толстый Орксат приподнялся.
— Послушайте! У меня есть айяк! Одного из вас он может спасти, никакие лошади не догонят. Воспользуйтесь им! Я не возьму денег!
Готтар и Велирин одновременно повернулись к Марине, но та покачала головой, давая понять, что не оставит друзей. В глубине души она не верила, что случится беда. Была ли то надежда на привычный русский «авось»?..
— Не вой, хозяин. Мы выйдем. — Сказал барон, поправляя перевязь. — Твой братец шустро соображает, Велирин!
— Несомненно. Мы его недооценили… Но я все равно не понимаю — такая фора была…
Тут по знаку Тасхоны четверо д, асхири двинулись к друзьям.
— Мы не требуем от вас поддержки! — Начала было Велирин, но Тасхона только вздохнул и махнул рукой.
— Почтенная госпожа, — сказал старший из охранников. — Это наше ремесло. Вести по пустошам разносятся быстрее бешеного самума. Если завтра узнают, что мы не исполнили долг и не легли костьми за клиентов, никто не наймет более ни нас, ни членов наших семей. Наши семьи станут презренными отверженными, а дети умрут с голоду. Мы идем с вами.
— Верно! — Быстро произнес сын хозяина и, невзирая на отцовы протесты, сбегал куда- то за саблей грозного вида и привел с собой еще двух мужчин — по-видимому, слуг.
— Ну что ж, нас десять! — Оптимистично заключил барон.
— Про меня забыл. — Заметил Тха-Джар.
— Одиннадцать… Уже неплохо!
Тут в ворота ударили чем-то тяжелым, сопровождая действия все тем же навязчивым свистом. Еле дыша, Орксат поднялся на стену и замахал руками:
— Они выходят! Выходят!!!
— Погодите!
Тасхона семенящим шагом догнал Готтара и всучил две штуковины, вид которых показался Марине очень знакомым со времен уроков начальной военной подготовки.
— Вот, — поучал купец, — осторожней. Дернул за кольцо, выждал чуток, потом кидай подальше. В самую кучу.
— Благодарю! А ты вовсе не такой жлоб, почтенный!
— Ну, чего там..
Слуги распахнули ворота, и взорам открылась разбойничья шайка: разношерстная компания на взмыленных лошадях. Бандиты-свистуны были одеты кто как — от роскошных, шитых золотом халатов с чужого плеча, до живописных лохмотьев.
Впереди на гнедом жеребце красовался вожак — владелец пропитого голоса, красного тюрбана, богато украшенной сабли и золотого украшения — гривны, на мощной жилистой шее. На вид ему было лет сорок — сорок пять, и внешность к симпатии в целом не располагала: маленькие глазки под кустистыми бровями, мясистый нос, тонкие злые губы и… чудовищные шрамы. Левая половина лица была изуродована напрочь — как будто следы когтистой лапы прочертили щеку, случайно пощадив глаз. Затронули шрамы также шею и грудь, прикрытую потертой, когда-то белой, безрукавкой.
Краем глаза Марина увидела, что руки Тха-Джара сжались в кулаки. Лицо, обычно неестественно спокойное и бесстрастное, сейчас дышало свирепой радостью узнавания недруга.
Главарь сдерживал гарцующего на месте скакуна. Встретил насмешливым взглядом маленькое войско и от души рассмеялся.
— Ба! Да тут типа армия! Нас всего-то вдвое с хвостом больше, мы плохо подготовились!
Его приспешники загоготали, пересвистнулись раз — другой и спешились. На их стороне
было численное преимущество, что ни говори, схватка обещала быть горячей, но недолгой.
— Что вам надо? — Повелительно-холодным тоном спросила Велирин.
— Да нам-то самим почти… ничего не надо! — Доверительно сообщил вожак. — Нам уже отвалили золота за головы пятерых разинь… А двое, старик и мелкий, где?..
Велирин огрызнулась:
— В гнезде!
— Где-где??? А места там на всех хватит? — Заржал в толпе бандитов какой-то остряк, но моментально застонал и тут же замолк.
Это барон разрядил арбалет в грудь юмористу.
Разбойники заорали: «Наших бьют!» и выхватили оружие, но обезображенная харя их главаря даже не дрогнула. Он остановил готовую сорваться с места толпу взмахом руки:
— Ничего, теперь доля за ваши дурные головы возрастет на оставшихся… А тех двоих мы тоже найдем. Позже.
Внезапно подал голос Тха-Джар:
— А если тебе самому снесут башку? Широко шагаешь, свистун, шаровары порвутся — так говорят в Тхагале.
Разбойник небрежно сплюнул на песок.
— Шагаю, как могу, а штаны новые куплю. Со мной — сила, а значит — удача.
— Я вижу, удача однажды едва не подвела тебя. Откуда шрамы-то?
Уловив в тоне щеголеватого красавчика некий не праздный интерес, разбойник ощерился, но промолчал. Тха-Джар вытянул вперед руку в обвиняющем жесте:
