Какие-то имплантаты?! Не приходилось сомневаться, что за этой кажущейся легкой, чужеродной красотой стоят сложнейшие операции, и, наверное, ни одна и не две.
— Это… что? — Резко спросила Скворцова, сузив глаза, полные гнева.
— Мой личный компас для прыжков во времени и нейтрали.
Голос Тха-Сае был бледным и бесцветным, как будто ей было совершенно безразлично происходящее.
— Кто это сделал?! Кто они вообще?
Ковалеву тоже хотелось бы знать, кто. Чтобы от души так подержаться за шею любителя вживлять непонятные штуковины в женское тело.
— Я не знаю. Просто хозяева времени. Они не открывают свои лица. Люди они или нет, непонятно. Они как-то приручили морфов, или привели их из другого мира, сложно сказать. Но всем управляет тот, у кого есть имя — Эльгирин. Маг и, по слухам, бывший Путешественник. Я его никогда не видела.
Скворцова прижалась пылающим лбом к прохладному оконному стеклу. Сколько сейчас? Уже час ночи… «А время вообще имеет значение?.. Или только в нашем воображении, запертом в клетку в виде собственного тела? Где я слышала имя Эльгирин?»
— Уйдите, пожалуйста, оба. — Сказала женщина, потирая виски и думая только о том, что ужасно устала от всех этих загадок. — Хотя нет… Тая, ты ночуешь у меня. Вы, Валентин, приедете за нами завтра.
— Нет. — Возразил майор. Ему самому казалось, что в голове ворочаются камни, в попытке стряхнуть условности трехмерного восприятия действительности. — Я не знаю, что может случиться ночью. Таю я здесь не оставлю.
— Хорошо. Тогда уходите оба, мне… надо осмыслить все.
Да, самым разумным было сейчас уйти.
Уже в лифте мужчина задал вопрос, который не осмелился озвучить в присутствии Скворцовой.
— Тая… Я могу предположить, но… все же: каков критерий того, что твое будущее — и будущее родителей, — изменилось после вмешательства?..
И снова дрогнули плотные шторы, на миг показав испуганную маленькую девочку, живущую несколько лет с чувством вины.
— Сейчас я вне времени, Валентин. Если все получится, то… та Тха-Сае продолжит линию жизни с откорректированного момента вместе с родителями и Аисой, а я… Я просто исчезну. Раз и навсегда. Для этого мне и нужны свидетели, особенно — временной прототип…
Прода от 28.03.2019, 04:27
Глава 7.
Родственные связи
Ночной разговор с Жаровским облегчения Марине не принес. Едва услышала в трубке его голос — захотелось расплакаться. Что сказать: «Андрей, тут нарисовалась дочь твоего двойника из будущего? Только он должен был погибнуть, но это ерунда…»
Бред какой, правда?
Между ними только-только начала устанавливаться хрупкая близость, основанная на взаимном физическом притяжении и желании выстроить доверие. Даша от дяди Андрея без ума, бывший супруг к этому относится равнодушно, как и прежде, уделяя общению с дочерью одно воскресенье в месяц.
Обстоятельства складываются как нельзя лучше для личной жизни Скворцовой. А теперь возникло нелепейшее чувство, что все это опять вот-вот рухнет или свернется в черный комочек, как бумага в пламени. Только дунь — и он разлетится пеплом…
За сотни километров Андрей как будто ощутил неладное, не уступая в прозорливости человеку-тигру.
— Марина? Что с тобой?
Вытирая пальцем уголок глаза, словно опасаясь быть увиденной, Скворцова нарочито громко шмыгнула носом:
— А… насморк, насморк. Угораздило вот заболеть в июне.
— Я надеюсь, ты хотя бы на больничном? — В голосе Андрея появились особые нотки, которые были невероятно приятны Марине. Забота, выдающая зарождающиеся глубокие чувства. — Переживет твоя мушкетерская школа без директора! Если позвоню Димке, а он доложит мне, что ты ходишь на работу — вернусь и откручу ему голову. Потом тебе.
Женщина невольно рассмеялась:
— Знаешь, если мне открутишь голову, насморк закончится, тут свои плюсы. А Димке за что?..
— За недосмотр и отсутствие служебного рвения!
Димка, он же Дмитрий Аликович Джураев, носил прозвище для друзей — Джигит, а для собственной тещи — Кыштымский гуманоид. Заместитель Скворцовой, или, как он сам о себе говорил в минимально скромных выражениях, «правая рука боярыни, она же левая, она же — дополнительные мозги в трудную минуту». Когда-то они дружили втроем, и вместе посещали клуб исторического фехтования — Дима, Марина и Толя, ее будущий муж. За Димой закрепилось амплуа балагура, компанейского «своего» парня и любителя хулиганских розыгрышей.
Но все это было только внешней грубоватой оболочкой, за которой скрывался надежный и верный друг, всегда готовый подставить плечо. Раз в год Джураев обязательно брал неделю отпуска, чтобы съездить на какое-нибудь важнейшее мероприятие, где можно было звенеть мечами, сидеть ночью у костра, получать шишки и порезы, а потом возвращаться с синяком под глазом и охрипшим голосом, сорванном песнями у того самого костра под какой-нибудь сугубо рыцарский или богатырский спиртной напиток.
Элла, жена Димы, терпела вылазки стоически и регулярно посылала Марине фотографии с подобных мероприятий, непременно с ремарками: «Посмотри, чем занят твой зам!», «Не, ты глянь, куртку прожег!», «Чума на оба ваши дома, не давай ему зарплату, для этого есть я!» и прочее.
Именно Дима приложил все усилия, чтобы познакомить начальницу с новым приятелем, которым заместитель Скворцовой обзавелся именно на таком вот веселом сборище, где компанию «ролевикам» составил еще и известный байкерский клуб.
Сквозь слезы, которые сейчас никто не мог видеть, Марина вспомнила, какую атаку устроил Джураев в первый раз, едва вернувшись из своего похода за мужским отдыхом:
— Понятно, он с тобой пообщаться хочет. И, — голос Димы понизился до подозрительного шепота, — холостой. То бишь, не женатый мужчина в полном расцвете сил.
Марина возмутилась, собираясь огреть папкой своего старого приятеля. Больнее, желательно, и с повреждениями.
— Джураев, ты гад! Сосватать меня решил, выдать, как Дюймовочку за богатого крота! Ты же знаешь, я не принадлежу к тому типу женщин, которым нужна и рыбка, и елка! У меня дочка!
Дима ловко увернулся от папки, летящей в голову. Вообще уворачиваться от предметов ему приходилось часто, поскольку законная супруга обладала взрывным темпераментом, а раздражать женщин Дима умел на славу.
— Какое «сосватать»! О деле пекусь! А про семейное положение я так ввернул, вдруг ты поведешься! Крот не старый пока… Лет сорок пять, может…
— Уйди с глаз моих!
Вторая атака, внезапная, состоялась уже после возвращения Скворцовой из Лангато. Серая пермская весна, серый вечер пятницы… Тогда Андрей вошел в кабинет, и вечер стремительно окрасился в цвета песка, синего неба, белых стен и крови — цвета воспоминаний о том дне, когда был убит Тха-Джар. Их сходство с Андреем Жаровским было ошеломляющим, обескураживающим. Одно слово — двойник. Скажите после этого, что нет высших сил, распоряжающихся судьбой.
