И тогда тот, кто спас меня от смертной казни и попал в ловушку собственного благородства, всегда будет одинок. Кенхельм-старший ведь был прав: его сын даже не сможет наладить личную жизнь! Не сможет, потому что обзавёлся, по примеру Тёмңых эльфов, живой игрушкой, присутствие которой в его доме оттолкнёт любую Светлую эльфийку или обычную женщину. Но у Тёмных — свои правила, устоявшиеся за долгие годы после Переворота…
Одхан ведь так же не свободен, как и я — не свободен от общественного мнения и законов высшего светлоэльфийского общества.
Мы буквально привязаны друг к другу.
Не знаю, что побудило его к этому поцелую: мужская болтовня с Морни, прикосновение ко мне у зеркальной стены в ресторане, где я намертво вцепилась в его пиджак, боясь отпустить, или, может, он вообраҗал на моём месте неведомую Кэйли?..
Всё это сейчас было неважно. Я не предавала память Меллана… Меллана больше нет… Есть тот, кто сейчас запечатлел поцелуй с другой стороны моей шеи, есть нежное касание его пальцев на моей спинė в вырезе платья. И от этого поцелуя и касания бежали по моей коже щекочущие искры мурашек, пробуждая ощущения, к которым, как я считала, возврата нет, и не будет никогда.
Как назло, защипало в глазах и в носу. Сейчас покраснеют и веки, и нос, у меня это происходит очень быстро, и я стану похожа на чучело…
Я повернулась к Одхану, я хотела видеть его лицо, я хотела ухватиться за его взгляд, как за спасательный круг в ледяной воде, а предательские влажные дорожки, между тем, уже побежали из моих глаз.
— Ну вот, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Не нужно плакать, Мирна. Я… с тобой.
Οн привлёк меня к себе, бережно обнимая, и я поняла, что действительно хочу этого.
Наша одежда полетела на пол.
А потом мы изучали друг друга, стоя на коленях на постели — неторопливо, ласково и чутко, как будто боялись разбить хрупкий предмет. Точнее, я не делала почти ничего, потому что не хотела показаться ни опытной, ни распущенной. Разве нужно что-то говорить в такой момент? Нет, и оба мы молчали.
Это было странно — желать близости, не ощущая ни любви, ни страсти, пытаясь в объятиях друг друга спастись от одиночества…
Мы начали с поцелуев — губы Οдхана накрыли мои, мягко дразня, его язык прошёлся по моим зубам, мой язык потянулся навстречу, и я ответила на этот поцелуй, от которого перехватило дыхание.
Γде-то в груди образовалась невесомость, голова закружилась, Οдхан подхватил меня и уложил. Я закрыла глаза, уплывая на новой волне щекочущих искр, предоставив ему неспешно и уверенно ласкать мои груди, плечи, бёдра, лодыжки, пальцы ног…
Мне казалось, что огненные искры выхватывают из темноты фрагменты образов, очерченных светом ночника. Напряжённые мышцы обнимающих рук… Тонкие струйки пота на коже… Светлые волосы Οдхана, сейчас рассыпавшиėся по плечам…
Ρазве я далеко, в мыслях о прошлом? Нет, здесь и сейчас, где уже одно дыхание и один пульс на двоих, и твёрдая мужская плоть во мне, и томительная судорога наслаждения, и вслед за ней — блаженная дрёма в сильных объятиях.
Я проснулась внезапно, в полной темноте, потеряв ориентацию в пространстве. Несколько секунд ушло на восстановление этой ориентации, дающей возможность распознать, где в помещении потолок и пол, и на то, чтобы сделать некоторые выводы.
Во-первых, я лежу в давно забытой позе — полностью распрямившись. В этом не было бы ничего странного, если бы поза эмбриона не стала для меня привычной; она закрепилась на уровне условного рефлекса за несколько недель в железной клетке, где не было достаточно места, чтобы лечь во весь рост. С тех пор я только так и спала — свернувшись клубком, даже если не мёрзла.
Во-вторых, мерное глубокое дыхание Одхана напомнило о том, что произошло между нами, и заставило задуматься, как вести себя утром. Сейчас же я согревалась теплом его тела и чувствовала приятную расслабленңость, прижимаясь к его груди.
В-третьих, темнота постепенно отступала, сжималась, исчезала по углам номера, позволяя мне одержать победу над собственным страхом, и вот уже тяжёлая мужская рука на моей талии, и поцелуй в плечо…
И в этой темноте, уже не представляющей для меня никакой угрозы, мы с Одханом, не сговариваясь, снова потянулись друг к другу.
— Мирна… — услышала я его спокойный и глубокий голос, — хватит спать со светом. Когда вернёмся домой — перебирайся в мою спальню. Это ведь и твой дом тоже…
* * *
Что рассказать ещё?.. Когда мы обменялись первыми словами о любви? Может быть, через год, или два, или три — я не помню, но, даже не будучи сказанными, эти слова незримо присутствовали между нами, проявляясь в ежедневных заботливых мелочах или минутах блаженства физической близости. Наша любовь вырастала постепенно, приживаясь, как зерно в плодородной почве, принося всё новые плоды — доверие, терпение, удовольствие, радость.
По возвращении на Алтай Одхан пропадал на работе чуть ли не сутками, и это было связано не столько с «алмазным» прошлым, сколько с разработкой дела международного преступного синдиката, хорошо организованного, и протянувшего свои щупальца в разные сферы человеческой власти и бизнеса — как человеческого, так и эльфийского. Подробности, конечно, я так и не узнала — из-за строгой секретности. Более полугода под наблюдением был не только дом семейства Кенхельм, но и весь прилегающий район, и если мы куда-то выезжали или выходили с Одханом, я знала — охрана где-то рядом.
Настал момент, когда я услышала, что опасность для меня уже в прошлом. Наверное, эта фраза означала, что интересующиеся мной и той самой «схемой» лица арестованы или, скорее, ликвидированы.
Что касается серёг, то вернулись они ко мне нескоро. Как коротко заметил Одхан, пресловутая голографическая схема в них присутствовала, а проявлялась она только при определённом расположении двух украшений в поляризованном свете лазера.
— Тот, кто это сделал… мастер ювелирного дела и наномеханики. На территории Ирландии такое могли бы устроить только два уникальных наномеханика, но оба они вне подозрений, и, к тому же, не являются практикующими ювелирами. — Сказал Одхан.
— Кто же они?
— Представь себе, супруга Владыки Тёмных и внештатный наномеханик Департамента безопасности, Двэйн… Но это исключено, я уверен. Остаётся таинственный ювелир в Англии, огранивший камни из коллекции лорда Глоудейла… Его не могут найти — ни Тёмные, ни наша разведка.
Уникальное золотое напыление с запечатанной в нём голограммой сняли с серёжек и перенесли на другой носитель. Одхан сдержал своё слово и вернул мне памятные вещицы, которые я надела только единожды, для особого случая.
— Ты не скажешь, что на этой схеме?..
Одхан покачал головой и поцеловал меня в макушку:
— Не могу, милая. Уже засекречено. Скажем так, время для разработки данного вопроса пока не пришло.
