И снова Насте стало неловко: она забыла половину названий растений, чья хрупкая прелесть была схвачена объективом телекамеры. Теперь эти названия всплывали из глубин школьной детской памяти и давали о себе знать… Лесные фиалки. Княжик сибирский. Медуница. Сон-трава. Багульник. Смотрела бы и смотрела. Игорь подошел и тоже встал перед стеной из фото. Стояла бы рядом с ним и стояла…
— Приезжайте весной, ребята, летом. Сейчас тропинки в лесу есть, можно прогуляться, но зима, все-таки, немного не то. А зелень глаз радует.
Заварен чай, поданы к столу маковые сушки и три вида варенья: из местных дикоросов (черника с голубикой), из садовой клубники (да, если арбуз в тепличке угораздит вырастить, так и клубника сургутянам нипочем, с открытого грунта можно собирать ведрами!), и из привозного фрукта — яблок. Вот на яблоки местные дачники не богаты, разве что на кисло-мелкую дичку.
— Курила Женька, курила! — Ольга Яковлевна со смехом указала тростью на пожелтевшую фотографию. — Пока Верочка лет в десять не начала водить носиком и говорить: «Мама, фу»! И ведь даже ко мне пришла, альбом весь перерыла, все, как сказала, «компрометирующие» снимки лично перебрала и даже забрала какие-то. Мол, дочери кардиолога не следует видеть шальную мамкину молодость. Сожгла! Я вот эту отвоевала, с боем, обещала никому не показывать. Нарушила, как видишь, Настенька. Ну — так и мама твоя давно выросла, и Женьки тоже нет, спросить некому с меня.
Игорь и Настя переглянулись: «Сожгла!»
Не приходилось сомневаться, что Евгения Викторовна перерыла фотоальбом подруги вовсе не из-за свидетельства о своей вредной привычке времен шальной молодости.
Она, возможно, уничтожила то, что хотела найти — фотографии, где был изображен человек, чей портрет с выколотыми глазами лежал в конверте. Скольких знакомых она обошла, сколько личных фотоархивов перелопатила, уничтожая следы прошлого? Много ли было таких снимков? Вряд ли, ибо тогда задача по уничтожению могла стать непосильной.
— …а название поселка нашего тоже не без легенды! — продолжала между тем Опацкая. — Веке так в шестнадцатом правил всеми местными племенами хантыйский князь Барц — или Барс, как кому удобнее произносить. Подарки любил, а особенно уважал редкие и дорогие меха. Может, и шкуры барса были среди подношений… Потом пришли те, кто начал строить новый мир на этих землях — казачки, с приветом от русского царя. К привету прилагалась сила — как же новые земли без нее покорять? Остяки воины были хоть куда, без боя свой край сдать не захотели. Когда Барс проиграл несколько битв подряд и уже не мог ничего противопоставить чужеземцам, он решил — принять смерть, но не сдаваться. Сейчас яр Барсовой горы стал куда ниже, чем раньше, осел… Барс вместе с самыми верными воинами, как был, в доспехах, бросился с вершины яра в протоку. Где-то тут утонул, если верить легенде, но точное место никто не назовет. Протоку с тех пор именуют Утоплой, а имя князя увековечено в названии здешних мест, да речки Барцевки, она же Барсовская, что впадает в Белоярскую протоку за поселком Белый Яр.
— А местные хантыйские легенды знаете еще? — Настя отхлебнула из тонкостенной фарфоровой чашки ароматный чай и с хрустом откусила сушку.
— Легенд много, деточка. То, что было на моей памяти в начале семидесятых и уже точно обросло легендами — это визит шамана в Сургутский Райисполком.
В светлой и просторной комнате, в которую через тюль на окнах проникал щекочущий свет зимнего северного солнца, как будто потянуло холодом. Задрожала чашка в руках Насти, и девушка поставила ее на блюдце, боясь расплескать чай или разбить хрупкий фарфоровый привет из советского прошлого. У самых кончиков ногтей пульсировал шелковистый иней… До тех пор, пока твердая и горячая мужская ладонь не сомкнулась вокруг тонких девичьих пальцев.
— Я здесь. — Хрипловатый голос вернул к реальности, заставил наваждение отступить.
Ольга Яковлевна ничего не заметила, разве что предложила заварить еще чаю, решив, что внучка Евгении Викторовны никак не может отогреться с холода.
— Спасибо, не нужно. — Настя покачала головой, и сощурилась, когда солнечный луч отскочил от стекла посудной горки и ударил по глазам, как будто пытался, в свою очередь, отрезвить и привести в чувство — как только что сделал это куратор. — Зачем ходил шаман в Райисполком?
— Дорогу железную тут начали строить. Урочище-то для хантов священное, как и многие места в этих краях, где что ни день — строили объекты народного хозяйства и добывали природные богатства. Так вот, шаман явился, да целая делегация с ним. Просили, чтоб стройку остановили. Конечно же, поговорило с ними начальство и отправило восвояси, нужды-то огромной страны важней. Только, как шаман сказал, это боком выйдет, пожалеете еще.
Заметалась холодная змейка, но Настя как-то очень уверенно и по-хозяйски не просто шикнула на нее, а прямо-таки мысленно прикрикнула, и та успокоилась.
Настало время спросить и про бабу Лиду, которая тоже смотрела на гостей с коллективного фотопортрета людей в белых халатах, заняв скромное местечко на правом краю в третьем верхнем ряду. Морозова сразу узнала ее — именно это молодое лицо видела она нынче ночью.
— Ой, конечно, Лидочка, как же! — оживленно всплеснула руками хозяйка квартиры. — Медсестра была, руки золотые, больным вместо матери всегда, в районке работала, в хирургическом отделении. И в выездной бригаде тоже пахала, по тридцать командировок в год у нас было, в такую глушь кидали, ух!
Игорь принял из рук Ольги Яковлевны вторую чашку чая и как бы вскользь поинтересовался:
— Евгения Викторовна с ней дружила?
— Женька? — переспросила собеседница. — Общались они плотно, даром что одна отделением заведовала, а вторая в медсестрах ходила. У Лидочки родственник был по отцу, — брат ее двоюродный, что ли, — летчик приезжий, красавец, командир экипажа. Так она с Евгенией его и познакомила. Мне даже казалось, Женька за него замуж собралась, да что-то не срослось у них. То ли он пить начал по-страшному, то ли другую завел, но куда-то пропал с концами. Женька тогда на сносях ходила. Кости перемывали за спиной, было дело. Его ребенка носит, не его — не выплыло. А допытываться, выяснять подробности вряд ли кто бы посмел, бабуля твоя суровая была с молодости. Сплетников сейчас же во враги записывала, ссориться с ней — упаси Бог! Я уезжать собиралась… Перевели в семьдесят третьем моего мужа в Ханты, бывшее Самарово, и я с ним упорхнула, в Окружную клиническую, семь лет отработала. Там и дети у нас пошли, так что стало мне не до старых знакомств. Сюда вернулись — с Женей встретилась, тогда и задружились мы с ней, но кто отец Верочки, она так и не сказала. Лида, кажется, уволилась, вообще ушла из медицины. Я как-то спрашивала у Жени, где она да как — та отшутилась. Мол, Сургут, город маленький — в одном доме живем и не общаемся.
Прим. авт.: Ханты — так сокращенно называют жители ХМАО столицу, Ханты-Мансийск. Окружная клиническая больница была основана в 1932 году, когда началось формирование Остяко-Вогульской амбулатории и строительство большого стационара.
