И полетели обрывки фраз на разные голоса, как будто мусор, подхваченный ветром из перевернутой уличной урны:
«…как вы все мне надоели! я хочу жить одна!»
«…чтоб ты сдох…»
«… достала! убирайся к черту…»
«… я тебя больше не люблю…»
«… я тебя ненавижу…»
— Хватит. — Шепотом попросила Настя, чувствуя слезы в уголках глаз, и холодная змейка утихла.
Видимо, Елена решила, что тихая просьба обращена к ней:
— Вы сами хотели знать правду, Анастасия Юрьевна. Портал не зря называется нулевым. Для кого-то это точка отсчета, для кого-то — абстрактная математическая величина, превращающая при умножении любую цифру в пустоту. Чем он станет для вас?
Морозова решилась задать еще вопрос:
— Олеся… единственная из должников, расплатившихся таким образом?
— Нет, Анастасия Юрьевна. Но порой лучше уйти, медленно угасая от бумеранга собственного проклятия, чем не иметь возможности погасить долг и остаться сотрудником ОМВО до конца своих дней.
Вокруг кухонного стола со стоящим на нем ноутбуком, чайными чашками и остатками пиццы, как будто натянулась тонкая сфера, отгородившая доктора Морозову и ее собеседницу от всего остального мира и, в частности, от Антона Лозинского.
Ну да, если обычные кураторы могут как-то вмешиваться в законы физики, то глава филиала ОМВО, наверное, тем более…
— Елена, вы… говорите о себе?
— Да, Настя. — Красивые полные губы едва неуловимо дрогнули. — Каждую неделю я звоню десяткам женщин, — таких же, как я, причинивших непоправимое зло. Десятки переходят в сотни, а потом — в тысячи. Почти всегда без отклика и ответной реакции. Убивая свое нерожденное дитя, они, как и я сама двенадцать лет назад, считают его просто набором клеток. Они делают карьеру, не хотят утруждать себя воспитанием и материальными тратами, или же просто избавляются от плода супружеской измены или ребенка нежеланного пола. Они хотят быть свободны от ответственности за новую жизнь. Неважно, кем могли бы стать их дети: не каждому дано выбиться в известные политики, артисты, космонавты или великие ученые. Важно, что этих детей больше нет, потому что матери лишили их шанса на жизнь. Это зло, которое уже невозможно исправить. Никогда. Осознание содеянного приходит слишком поздно.
Изолирующая сфера исчезла.
— Вам надо найти кредитора, Анастасия Юрьевна. Поскорее. — Как ни в чем не бывало закончила Елена. — Не затягивайте с повторным входом в портал.
Вызов по «Скайпу» завершился.
* * *
Они ждали Игоря почти до одиннадцати ночи. В семь приехали Чудиновы — Егор Михайлович и его жена. Настя вместе с ними и Лозинским сидела дома у бабы Лиды, рассказывая, как все произошло.
— Настя, да ведь вы ее спасли! — с чувством благодарил младший брат бабы Лиды, в то время как его супруга только молча плакала, утирая глаза платочком.
По свидетельствам врачей, состояние пациентки расценивалось как стабильно тяжелое.
Между тем профессор-ковбой как-то между делом и очень деликатно расспрашивал о том, что намеревался обсудить с приезжей родней Игорь: отношения Лидии Михайловны с соседкой, бывшая работа в качестве медсестры, родственники… Разговор принес свои плоды! Многочисленную родню по отцу Егор Михайлович знал неплохо:
— Летчики? А как же, дядька наш был военный летчик, и сыновья его пошли по этой части, все четверо! Кто в военную, кто в гражданскую авиацию. Лида лучше знает. Кто-то ведь из них вроде погиб тут, в этих краях, она говорила.
У Насти неистово билось сердце. Неужели с семьей Чудиновых у нее имеются родственные связи?!
— А как звали вашего дядю?
— Степан.
Про «черную шубу» Егор Чудинов услышал также от профессора и хлопнул себя по лбу:
— Эх, правда! Как я сам не подумал, я же и от матери в детстве слышал! Вот так корни и теряем. Она же вроде как дочь шамана была, так Лида рассказывала, только я ее совсем плохо помню. В советское время это лучше было не афишировать лишний раз… Умерла мать — я едва в школу пошел, а Лида уже на медсестру училась.
— Держите меня в курсе, пожалуйста! — прощаясь с Чудиновыми, попросила Настя относительно информации о состоянии бабы Лиды, и те, конечно же, обещали.
Антон пытался дозвониться до Нефедова, чтобы сообщить предполагаемое отчество объекта поисков, но нарывался на одну и ту же фразу автоинформатора: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»
Наконец Игорь приехал. Как бы хорошо не умел куратор скрывать эмоции, сейчас выражение его лица недвусмысленно говорило: «Нашел». Нетерпеливый Лозинский немедленно спросил: «Ну, что там?!», и даже у медведя на его футболке как будто балалайка тренькнула.
Настя смотрела на Нефедова молча и тревожно, понимая, что обнаружена та самая информация, которая послужит отправной точкой в дальнейших поисках.
— Сначала ужин, — кивнула она головой в сторону кухни, — потом все остальное.
— Не откажусь, я действительно проголодался. Но мой рассказ не займет много времени.
С этими словами Игорь достал из кармана смартфон и дал девушке:
— Листай фото. Их немного, не более десятка. Из тех архивов, куда не смогла добраться Евгения Викторовна: объединенный авиаотряд, санитарная авиация… Все снимки групповые и только один — соло. Но программа сличения подтверждает, что на двух снимках — одно и то же лицо.
Прим. авт.: объединенный авиаотряд был создан в Сургуте в 1964 году, начало местной авиации положено в 1931 году. Санитарная авиация начала свою работу в 1953 году.
Насте бы никогда самой не догадаться, что на фотографиях действительно один и тот же человек. Относительно крупный снимок был сделан как будто ранней весной на фоне какого-то вертолета.
— Вертолет «МИ-4». Замечательная рабочая машина. — Коротко пояснил Игорь. — Я не привык нахваливать ушедшую эпоху, уж слишком она была непростой и неоднозначной, но советская санитарная авиация опередила в своем развитии все прочие страны мира… И, как ни печально, на прежний уровень выйти мы не можем до сих пор. А эти люди без автопилотов и сложной аппаратуры могли добраться в самые отдаленные точки на карте, посадить машину на крохотном пятачке среди болот. Трудились все — и летчики, и медики. Бывало, хирурги оперировали при свете керосинок, а стерилизаторы работали на дровах.
Настя разглядывала увеличенное оцифрованное фото. Смеющееся, открытое и веселое лицо мужчины в авиационном шлеме.
Хрипловатый голос звучал как будто из того самого прошлого, которое взывало с черно-белых старых фотографий:
— Чудинов Василий Степанович. Учился в Омске. Пилот, затем командир экипажа «МИ-4». В Югре работал с семидесятого года, обслуживал рейсы санитарной авиации в том числе. В семьдесят третьем году экстренно недобровольно был госпитализирован в психиатрическое отделение ЦРБ, и по причине прогрессирующей злокачественной шизофрении уже не покинул стен стационара, став пожизненным пациентом. Василий Степанович не дожил до начала две тысячи второго года всего три дня…
