Пышнее всего миф о меритократии цветет в американском секторе высоких технологий. В ходе опроса 2016 г. представители ведущего отраслевого концерна, занимающегося запуском высокотехнологичных стартапов, заявили, что для них главное – «нанимать лучших специалистов», а кадровое разнообразие и наем представителей этнических и социальных групп занимает лишь седьмое место в списке бизнес-приоритетов из десяти пунктов
[417]. Каждый четвертый основатель стартапа заявил, что его не интересует разнообразие кадрового состава и обеспечение баланса между работой и личной жизнью работников. Из этого следует, что представители концерна убеждены: чтобы «нанимать лучших специалистов», вовсе не обязательно устранять структурные перекосы, то есть использовать реальные инструменты меритократии. Достаточно просто верить в нее.
Действительно, вера в меритократию иногда творит чудеса – не в плане устранения структурных перекосов, а, наоборот, их создания. Исследования показывают, что вера работодателей в собственную непредвзятость или в то, что они не сексисты, делает их отъявленными сексистами
[418]. Мужчины (и женщины), верящие в свою объективность, выбирая из двух кандидатов с одинаковыми резюме, один из которых мужчина, а другой – женщина, обычно останавливают свой выбор на мужчине. То же самое происходит и в организациях, декларирующих свою приверженность меритократическому подходу: работников-мужчин менеджеры поощряют чаще, чем женщин, имеющих такую же квалификацию.
Нежная любовь высокотехнологичных компаний к мифу о меритократии – парадокс для отрасли, основанной на умении работать с большими данными, которыми, в отличие от большинства других отраслей, она располагает. Но если в Кремниевой долине меритократия – религия, а ее бог – белый мужчина, окончивший Гарвард и сотворивший учеников по своему образу и подобию, стоит ли удивляться тому, что доля женщин в общей численности работников отрасли составляет лишь 15 %, а в общем количестве руководителей – только 11 %
[419]. И все это несмотря на то, что именно женщины получают более половины всех бакалаврских степеней в США, половину степеней по химии и почти половину – по математике
[420].
Более 40 % женщин увольняются из высокотехнологичных компаний через десять лет после начала работы (для мужчин этот показатель составляет 17 %)
[421]. В докладе Центра поддержки талантов и инноваций
[422] отмечается, что женщины уходят из отрасли по семейным обстоятельствам или потому, что работа перестает им нравиться
[423]. В числе причин увольнения они называют «условия работы», «безобразное поведение руководства» и «отсутствие карьерных перспектив». В статье в Los Angeles Times тоже подчеркивается, что женщины уходят с работы, потому что им постоянно отказывают в повышении в должности, а их проекты отклоняют
[424]. Разве это меритократия? Пожалуй, это больше похоже на институционализацию «мужского перекоса».
То, что миф о меритократии продолжает жить несмотря на все эти данные, свидетельствует о живучести другого мифа: о том, что «люди» – по умолчанию мужчины. Точно так же, как 80 % мужчин в ответ на просьбу нарисовать человека, не задумываясь, изображают представителя своего пола, многие мужчины, работающие в секторе высоких технологий, видимо, не замечают «мужского перекоса» в отрасли. Но живучесть мифа о меритократии свидетельствует также и о его привлекательности – ведь он убеждает тех, кто от него выигрывает, что успех – их личная заслуга. Не случайно в миф о меритократии чаще всего верят молодые белые американцы – представители высших слоев общества
[425].
•••
Если в миф о меритократии чаще всего верят белые американцы из высших слоев общества, стоит ли удивляться тому, что наряду с сектором высоких технологий эту веру исповедует и академическое сообщество? Самые высокие должности в науке и высшем образовании (особенно в области точных наук в сегменте STEM
[426]) занимают главным образом белые мужчины – представители среднего и высшего класса. Вот она, идеальная чашка Петри для мифа о меритократии, питательный бульон, в котором он расцветает пышным цветом! Неудивительно, что недавний опрос, в ходе которого респондентам было предложено оценить достоверность результатов двух исследований, – вымышленного, указывающего на отсутствие в научной и преподавательской среде «мужского перекоса», и реального, доказывающего обратное, – ученые мужи (прежде всего специалисты в области STEM) оценили результаты первого исследования как заслуживающие доверия, а результаты второго, настоящего, – как ненаучные
[427]. Неудивительно также, что «мужской перекос» в этой среде чрезвычайно силен, чему есть немало убедительных подтверждений.
Многочисленные исследования, проводимые в разных странах, показывают, что у студенток и представительниц научно-преподавательского сообщества при прочих равных условиях меньше шансов добиться финансирования или встречи с профессором, чем у мужчин. Труднее им и получить приглашение на стажировку, как, впрочем, и устроиться на работу
[428]. Женщины-матери считаются менее компетентными, им часто платят меньше, чем мужчинам, для которых наличие детей является скорее плюсом (этот гендерный перекос отнюдь не ограничивается академическими кругами)
[429]. Однако, несмотря на обилие данных, подтверждающих, что академическая среда на самом деле весьма далека от реальной меритократии, университеты продолжают делать вид, что студенты и преподаватели обоих полов находятся в равных условиях.
