Разговаривать с чудовищем, затаившимся в темноте отдельный вид спорта. А орать на него могут только чемпионки по бегу. Или воинственные красавицы в бронелифчике.
- Я нанял тебя, чтобы ухаживала за ним, а не любила! Любовь в твои обязанности не входит! – вспылили в ответ. – Кто тебя просил его любить? Никто!
- Он – единственное близкое существо для меня в этом мире! В чужом для меня мире! – кричала я, сжимая кулаки. – Я не могу быть няней «от сих до сих!».
- А ты попробуй! – шипела на меня тьма. – Он не должен знать, что такое любовь!
- Хочешь вырастить из него чудовище? – шипела я в ответ. Простите, но у меня наболело. – У тебя прекрасно получается! Ни любви, ни тоски, ни жалости! Ни игрушек, ни радостей, ни сладостей!
- Да! Ни любви, ни тоски, ни жалости! – яростно заметила тьма. Паутина в комнате пошевелилась. – Ни сожаления. Ни раскаяния. Ничего. Пустота в сердце.
Голос становился тише.
- Чтобы он не любил. Не мучился. Не терял. Не убивался потом. Не проклинал себя, - голос переходил на шепот. – Не укорял себя за смерть той, которую однажды полюбил. Не думал об этом постоянно…
Я сглотнула. И сделала глубокий вдох. Значит, королева умерла. Все-таки умерла. Мой паучонок потерял маму. Сердце сжалось. И я уже мысленно тискала его и терлась носом о пушистое пузико.
- Когда-то это была моя комната! Комната маленького принца! Принца, который ни в чем не знал отказа! Принца, которого воспитывали, как обычного ребенка! Которому читали сказки про любовь, мужество, отвагу и сострадание. Я был уверен, что я – обычный человек. Дед всегда повторял мне это, - в голосе слышалась ярость.
Я молчала. Паутина сверкала при свете луны.
- Я думал, что все люди умеют делать так, как я. Просто не заставал момента. Однажды я подошел к мальчику. Сыну кухарки. И спросил, а умеет ли он плести паутину? Он рассмеялся: «Нет, что вы, ваше высочество! Я умею плести корзинки!», - произнес голос с усмешкой.
Повисла звенящая тишина. От которой мне стало тревожно.
- Однажды в комнату не вовремя вошел слуга. Я просто не услышал, как он вошел. Он хотел сказать что-то важное. Но вместо этого закричал: «Арахнид!». Я до этого не видел людей такими напуганными. Это был тот самый мальчик. Сын кухарки, который после этого пропал навсегда, - продолжало чудовище в темноте. – Я не хочу, чтобы мой сын мучился угрызениями совести за то, что он такой, какой есть. И не удивлялся, если слуги будут быстро меняться.
Я безотрывно смотрела в темноту. При этом оставалась в единственном пятне света. Лунный свет серебрил паутину. Он падал на роскошный стол.
- Я не позволю сделать из него бесчувственное чудовище! – яростно прошипела я. И перевернула вазу с цветами. Она упала на пол и разлетелась. Красивые черепки поблескивали в лунном свете красивым узором.
- У тебя нет выбора, - произнес ледяной голос из темноты.
- Если не хотите, чтобы я бегала за вами по всему дворцу, то верните мне ту книгу! – стиснула я зубы. – И тогда я от вас отстану!
- Нет! – прорычала тьма. – Чем меньше знаешь, тем крепче спишь!
- Ну так вырвите неугодные страницы! Остальное отдайте мне! – злилась я. – Нет? Ну тогда мне придется бегать к вам каждый раз! Хотите вы этого или нет!
- Я тебя действительно ненавижу, - послышался голос из темноты. – Просто за то, что ты есть.
- Я вас тоже ненавижу, - скрипнула зубами я.
Я решила не задерживаться. А то тут государственными делами заняты! Все, что нужно я выяснила.
Стоило мне дойти до двери и положить руку на ручку, как вдруг я почувствовала, как меня обнимают сзади. Объятия поймали меня на полувдохе. И я медленно выдыхала, чувствуя, как меня прижимают к себе.
- Тише. И руку не убирай с ручки двери. Чтобы ты могла ее открыть в любой момент, - прошептал голос. Глубокий вздох потерялся в моих волосах. Меня сжали изо всех сил.
- Вы же ненавидите меня, - с горькой усмешкой прошептала я. Положив свою руку поверх его руки.
- Молчи, - послышался выдох. Его руки жадно перебирали мой корсет. – Не убирай руку с ручки…
Мое сердце отчаянно билось. Женское сердце привыкло биться отчаянно. Видимо, оно пытается достучаться до мужского мозга. Но у него не всегда это получается.
Мои губы задрожали, когда я почувствовала ветерок дыхания возле моего уха.
- Я просто не хочу, чтобы мой сын мучился, как я тогда. И как я мучаюсь сейчас… - прошелестел голос. – Ты должна это понять… Помоги мне уберечь моего сына от этого… Это действительно страшное чувство.
Его пальцы скользнули по моей шее. А потом повернули мою голову. Мои губы обдуло чужое дыхание. В какой-то момент они едва соприкоснулись. Я все еще чувствовала это дыхание. И чувствовала, как его губы жадно ловят мое…
- Я вот не знаю, стоит ли это делать, - прошептал голос. Я поймала его дыхание и закрыла глаза. Моя рука стала соскальзывать с ручки двери. Но ее удержали. Поверх нее легла его рука.
- Нет, - послышался шелест. Темнота медленно вращалась вокруг нас. Я снова почувствовала едва ощутимое прикосновение его губ к своим.
- В последний раз, - прошептали губы. Я чувствовала опьяняющий поцелуй, от которого по щекам текли слезы.
- Это все, что я могу тебе дать. Это все, что я могу себе позволить, - задыхался голос. – Это был первый и последний раз.
- И все-таки ты человек, - прошептала я, дрожащей рукой прикасаясь к его щеке. – Чудовища, о котором ты говорил, не существует…
- Зато есть то, что сильнее меня. Желание обладать любимой женщиной, - произнес он, резко открывая двери. – А теперь уходи.
Дверь за мной закрылась. А я стояла в тускло освещенном коридоре. По щеке катилась слеза. Я смахнула ее и выдохнула.
Глава тринадцатая. Паук в собственной паутине
Я бежала по коридору, пытаясь отогнать наваждение. «Это в последний раз», - звучало в моей голове.
- Все, успокоилась. Ты идешь к ребенку! – прошептала я перед дверью.
Ненасытное сердце только распробовало, и уже требовало еще. «В последний раз!», - повторила я, вспоминая вкус чужих губ. И сердце заныло.
Я вошла в комнату и тут же бросилась к малышу. Он лежал на подушке, весь обмотанный собственной паутиной.
- Как же тебя угораздило, - прошептала я, разрывая паутинку. Малыш бросился мне на шею. И обнял всеми лапками.
- Ипусий слусяй! – заметил он.
- Ипусий, согласна, - улыбнулась я, снимая с него остатки паутины.
Он слез с меня и …. Что? Опять? Да что ж такое! На меня смотрели несчастные глазки узника собственной паутины.
- У вас с папой это семейное? – улыбнулась я, бережно распутывая любителя макраме. Сердце предательски сжалось, но я не подала виду.
