— Я помню о стремлении твоём заключить этот договор, отец.
— Император Элтелилор предлагает брачный договор с одной из его дочерей, для этого я вызвал тебя, сын мой.
— Брачный договор? Разве для того, чтобы брачный договор был заключён, необходимо моё присутствие? Отец, ты вызвал меня накануне решающей битвы с Азидашем из-за брачного договора?! Ты повелел мне покинуть воинов своих из-за пустого брачного договора?!
— Нет сомнений в сердце моём и разуме в победе твоей, сын мой, но речь о твоём брачном договоре, — спокойно произнесла Правящая Царица. — Поэтому ты здесь, а не на поле брани, как и следует быть Наследнику Царя Дальних Земель.
— Разве нельзя было заключить брачный договор с братом моим Эарсилом? Он — Царевич. Для мирного договора на многие зимы этого бы хватило!
— Сын мой, — Царь Горотеон, тон его не терпел возражений. — Речь о дочери Императора Морахейма Элтелилора! Речь о безопасности и спокойствии на всех Дальних Землях. Теперь, когда мы стремимся освоить море, когда стал возможен подход к Землям нашим по морю, этот договор больше необходим нам, а не Морахейму. Император Элтелилор никогда не согласится на брачный договор дочери своей не с Наследником, а значит, шёлковой лентой повязать себя должен ты, а не брат твой Эарсил.
— К тому же, он слишком юн, — добавила Царица Айола, — и….
— О, не продолжай, Царица, — Аралан усмехнулся, с лица его словно упала маска каменного изваяния. — Отец, если тебе необходимо согласие моё на заключение брачного договора, то я даю его. — Наследник поклонился в сторону отца.
— Аралан, сын мой, — в голосе Царицы звучала тревога. — Разве тебя не интересует возраст будущей жены своей или внешний облик её?
— Нет.
— Следует…
— Мама, если Дальним Землям необходим договор на многие зимы с Морахеймом, то я согласен на брачный договор, и не имеет значения внешний облик, возраст и разум будущей жены моей.
— Аралан, мальчик мой, это серьёзное решение.
— Это всего лишь жена, мама, а не решение жизни и смерти, — Наследник поклонился, как и подобает, Правящей Царице и прошёл к высоким дверям. — А теперь я бы хотел смыть дорожную грязь, провести время в отдыхе для духа моего и тела, а завтра поутру мне следует отправиться к воинам моим, война с Азидашем ещё не окончена. Ко дню, когда придёт время связать себя шёлковой лентой, я буду во дворце и принесу победу Дальним Землям.
Глава 1. Сюрикен и танцы
Тем, кто не читал.
1 зима — "год" равен примерно нашим 2 годам.
Эвиси любила своего коня, он был подобен ей, только в сто крат сильнее, быстрее, выносливее. Его кожей была её кожа. Его сила — её сила.
Она положила голову к его шее и зашептала, смотря, как чуткое ухо обратилось в слух.
Они пронеслись круг, ещё и ещё, увеличивая траекторию. Эвиси не смотрела на зелёное и синее вокруг них, она видела одно — цель, которую уже поразили три стрелы, запущенные её рукой в наруче. Если бы это соломенное чучело было человеком — он был бы уже мёртв. Трижды.
Но этого показалось Эвиси мало, она была подобна огню, гонимому ветром, который перепрыгивает с ветвей деревьев на ветви, и не под силу человеку остановить его. Сделав ещё круг, она замедлила ход коня и, гонимая неясным желанием, встала на его спину, с единственной целью — устоять, пока конь не стоит на месте, и попасть в цель. Звук тетивы совпал с восторженными криками мальчиков и раздражённым вздохом Эвиси. Если бы чучело было человеком — он был бы жив.
Уже степенно заезжая во внутренний двор дворца с округлыми арками и рядом колонн, по мягкой зелени молодой травы, мимо пестрящего разнообразия цветов, Эвиси ещё раз поморщилась своей неудаче и быстро пошла по длинным широким коридорам, в которые проникал солнечный свет из витражей где-то вверху, и стены, украшенные барельефами, оттого казались выше.
Платье её развевалось, ткани были легки, почти невесомы, пояс, перетягивающий тонкую талию, не сковывал движения. Она шла быстро, почти так же, как летела на своём коне. Но разве сравнится скорость и мощь?
В покоях, светлых и высоких, она, словно в бессилии, упала на покрывала с тонкой искусной вышивкой и разглядывала полог над широкой постелью.
— Ваши руки! — услышала она осуждающее.
— Сеилна, оставь меня, — Эвиси сказала грозно, зная, что Сеилна не оставит, и покорно села, сама сняла наручи и отбросила колчан, смотря, как сверкнуло оперение стрел цвета тёмного золота, с красными вставками — она и только она имела право на такие стрелы.
Руки Сеилны раздевали Эвиси, которая даже с закрытыми глазами слышала осуждение в словах и порхании пальчиков по рукам, плечам и ногам Королевы.
— Не следует вам, моя Королева.
— Ах, Сеилна, оставь свои упрёки, я знаю всё, что ты скажешь.
— Если знаете, Ваше Величество, почему поступаете так? Скоро вы превратитесь в юношу, ноги станут кривыми от постоянного сидения верхом, а руки грубы.
— Разве? Может быть, я уже подобна юноше? — она порывисто сдёрнула с себя нижнее платье и смотрела на себя в зеркало.
Эвиси не была похожа на юношу, она это ясно видела. Её синие глаза осмотрели стройные и длинные ноги, переходящие в изгибы бёдер и талию, остановились на груди с тёмными сосками и проследовали по изящной шее к лицу. Тонкая и белая кожа её вспыхнула румянцем, но лишь на мгновение, и она прошла в омывальню, где служанки уже приготовили горячую воду и снадобья для кожи, волос, ногтей, всего того, что делает жену прекрасной в глазах мужа…
Мужа…
Эвиси лишь смутными отрывками помнила свою брачную церемонию, лишь своё возмущение, что на рассвете нового дня ей на жертвенный алтарь привязали курицу. Курицу! Это была её последняя жертва, принесённая Главной Богине.
В краях, где теперь жила Эвиси, не приносили жертв, храмы их были светлы, а Боги — добры. Они прощали людям их слабости и утешали в горестях.
Муж её, Меланмир, жил тут же, в этом же дворце, на мужской половине, и был добр к своей Королеве. Как и обещал, он подарил ей коня и сам научил править им.
Когда маленькая Эвиси увидела сражающихся на турнирах воинов — она захотела сражаться тоже, но Меланмир сказал, что не следует юной деве брать в руки двуручный меч и выходить на ближний бой, тем более ей — Королеве. И показал ей лук со стрелами, метательные ножи, сюрекены, а потом и топоры, изготовленные под её небольшую руку.
Служанки боролись с натёртостями у неё на руках и расчёсывали её волосы, длиной почти до пола, дважды в день, заплетая в косы. С утра — в тугие, чтобы ветер и скорость не растрепали и не испортили шёлк волос, а к вечеру, к приходу Меланмира — в свободные, как это и полагалось замужней женщине, когда муж посещает её опочивальню. Сама она не имела права переступить порог не только его покоев, но и мужской половины дворца.
