— Ты сказала «суд»?
— Да, госпожа, Верховный суд.
— Над кем?
— Я не знаю, рабыня, которая готовила воду для Наследника, слышала, как тот говорил всаднику своему о суде.
— Когда будет этот суд?
— Сегодня, до захода солнца, суд должен свершиться, Наследник сказал, он не будет долгим, он сказал — всё, что им нужно, они уже узнали.
— Позови мне мужа моего, Меланмира.
— Я не могу заходить на мужскую половину, госпожа.
— Значит, найди того, кто может! Живо!
Меланмир смотрел на жену свою, как на обезумевшую.
— Ты понимаешь, о чём ты просишь меня?
— Да.
— Эвиси, твои глаза не должны этого видеть!
— Я буду там, даже если ты мне запретишь, даже если мне запретит Наследник Аралан и даже сам Царь Дальних Земель Горотеон. Я буду присутствовать на суде.
— Ты понимаешь, что сразу после суда, сразу! Состоится казнь?! Ты понимаешь, что это произойдёт там же, в зале для Верховного Суда? Ты понимаешь, что ты будешь смотреть на мучения своего воина?
— Я понимаю, я буду в зале Верховного Суда, и мои глаза будут видеть Гелана столько, сколько он будет жив. Последнее же, что увидит он в жизни своей — это буду я. Я буду там, с ним, и ты не лишишь меня последнего взгляда мужчины, чьего ребёнка я ношу под сердцем, а отец мой не посмеет при мне, Царевне Эвиси, избрать тяжёлую смерть, ведь это будут видеть глаза мои.
— Судить будет Аралан.
— Мой отец всегда присутствует на суде, он не вмешивается, но присутствует. В этот раз он вмешается.
— Хорошо, хорошо, Королева, но я запрещаю тебе держать ответ на суде, ты будешь молчать, что бы там ни происходило, и что бы ни увидели глаза твои. Ты не подойдёшь к пленнику, не протянешь к нему руку, а когда всё будет закончено, ты отправишься в зал для торжеств, со мной под руку, и там будешь улыбаться и благодарить за щедрые подношения подданных своих и послов.
— Если такова плата за то, чтобы облегчить последние минуты жизни Гелана — я согласна.
— Меланмир, уж не заразна ли лихорадка, которая порой охватывает разум сестры моей Эвиси, что ты позволил ей присутствовать на этом суде? — Аралан даже спустился с трона своего и прошёл по серым ступеням к Королеве Эвиси и мужу её Меланмиру. — Даже мать наша, Правящая Царица Айола, не ведёт Верховные Суды и не присутствует на них.
— Позволь ей убедиться, что враг её мёртв.
— Я велю не зажигать погребальный костёр, пока Королева не убедиться своими глазами, что враг её мертвее мёртвого.
— Я не прошу слова на суде, брат мой, лишь молчаливого присутствия.
— Пусть она остаётся, Аралан, — это сказал Царь Дальних Земель. — Что бы ни двигало твою сестру на поступок этот, она сильнее, чем ты можешь себе представить, и если это требуется сердцу её и духу — уступи. И пусть этого воина введут первым.
— Что? Отец? — Эвиси, которая понимала, что этим отнимает последние мгновения жизни Гелана, что утекает, подобно воде через сито.
— Не нужно взору твоему видеть лишние смерти, достаточно будет одной, раз уж это требуется тебе.
Гелан был худ и бледен, через лицо его шёл кровяной потёк, который, видно, пытались стереть, глаза его были темны, подобно ночному небу, он слабо наступал на одну ногу, и было видно, что он слаб. Эвиси хотелось подбежать к нему, защитить, закрыть собой.
Едва заметный взмах ресниц воина остановил её.
Он выбрал её жизнь и жизнь их ребёнка, если это важно ему, то и она выдержит. Она будет здесь и выдержит.
— Ты можешь говорить в свою защиту, Гелан, — раздалось от Аралана. — Мы знаем, кто ты, откуда, кто твои приёмные родители, а кто настоящие. Ты сын мятежника и преступника Оссагила, так ли это?
— Всё так.
— Когда ты узнал это?
— Три, может больше, зимы назад.
— И ты захотел отомстить Правящей Царице Айоле?
— И Царю Дальних Земель.
— Поэтому ты выкрал Царевну Дальних Земель, Королеву Эвиси?
— Да, это было хорошей идеей. Жизнь за жизнь.
— Тогда почему ты не убил её?
— Передумал, какой смысл в мёртвой девчонке, к тому же, тело её надо было как-то доставить к ступеням дворца, так что я решил, что её семья достаточно богата, чтобы заплатить немного монет за её жизнь.
— И на эти деньги оплатить содержание мятежников?
— Про мятежников не знаю, этих не видел, а монеты хотел получить, не скрою.
— Гелан, нам известно всё о вашем плане, нет смысла упираться и молчать.
— Но и говорить нет смысла, Наследник, — Гелан ухмыльнулся.
— Смерть не страшит тебя, воин?
— Всех страшит смерть, но когда она неизбежна, нет смысла умываться слезами и просить милости у законов Дальних Земель, чей суд всегда выносит один вердикт — смерть.
— Твоя вина доказана, Гелан, участь твоя — смерть через четвертование.
Ноги Эвиси подкосились, она почувствовала, как тошнота подходит к горлу её, и слышала звон в ушах.
— Отсечь голову, мгновенно, — раздалось от молчаливо наблюдающего Царя Дальних Земель Горотеона.
— Отец, я принял решение.
— Пока ещё я — Царь, Наследник. И я приговариваю — мгновенная смерть.
— Да, отец.
— Скажи мне, Гелан, — Горотеон. — Это никак не повлияет на участь твою, поэтому нет смысла врать тебе, почему ты сохранил невинность дочери моей, разве женщина не добыча воина? Она нехороша для глаза твоего?
Гелан помолчал, устремил свой вспыхнувший взгляд на свою Королеву и произнёс.
— Она прекрасна, Царь.
— Тогда почему?
— За невинную Королеву дали бы больше монет, — Гелан усмехнулся, почти засмеялся, но не отвёл взгляда своего от Эвиси. Смотря на неё в шёлке, мантилье, с перстнями на пальцах и нитями камений на шее, улыбаясь ей, словно радуясь новому дню, словно он стоял на краю скалы, у самого обрыва, и видел дальше, чем может человеческий взгляд. Он видел небо, которое было высоко, но как ни забирайся в гору, оно всё равно оказывается выше, даже если ты перешагнул облака, видел шапки гор и далёкие реки… Он видел фиолетовые глаза своей Королевы и верил, что она будет жить, и это было важнее гор, облаков и рек.
— Так я и думал, воин, палача сюда, немедля.
Как из неоткуда появился палач, был он в красном плаще, что вился по земле, шелестя, как змея, вся одежда на нём была чёрная, лицо скрывал алый шаперон, он медленно снял его, сделал два шага к Гелану, поставил его на колени… а Эвиси всё смотрела и смотрела, считала и считала дыхание.
Своё и Гелана. Его и своё. Своё и его.
