Простите нас, пожалуйста, мы не хотели.
Фейки
Объявления такого рода, которые мы называем фейками, имеют характерные особенности.
1. Яркость и эмоциональная насыщенность распространяемой информации.
2. Много общих фраз, восклицательных знаков, мало фактов и логических умозаключений.
3. Нет ссылок на источник информации.
4. Нет важных деталей или есть детали, которые не добавляют конкретики, – нет полного адреса, обычно нет города, нет даты происшествия («возле музыкальной школы», «произошло вчера», «кусты рядом со школой»), или названа такая улица, которая есть почти в каждом городе (Ленина, Строителей и так далее). Это позволяет привязать сообщение к любому городу в любом регионе. Впрочем, иногда даже наличие конкретной информации не мешает паникующим родителям раскидывать эти сообщения по чатам, не проверяя, где, собственно, находится эта улица, например Курчатова, и есть ли она в их городе вообще.
5. В конце – обязательно просьба о распространении, но если на минуту задуматься, то понимаешь, что смысла в репосте нет, цель сообщения – сеять панику.
Проверить фейк очень просто: вбейте в любом поисковике ключевые слова из этого сообщения и посмотрите, что получится, не случилось ли то же самое еще в десятке других городов.
В достоверном объявлении о пропавшем всегда указаны:
– фамилия и имя;
– возраст;
– место, время и обстоятельства пропажи;
– приметы, во что был одет;
– и самое главное – контакты полиции и волонтеров.
Любое объявление, где нет хотя бы одного из этих пунктов, скорее всего, фейк.
Кто и зачем вбрасывает такие объявления – отдельный вопрос. Есть предположение, что группам это позволяет накручивать посещаемость и, как следствие, продавать рекламу. Бывает, что случайным образом всплывает давнее объявление и начинает новую жизнь. Бывает, что действительно где-то что-то произошло, но в силу невнятности текста (например, в нем нет указания населенного пункта) он распространяется по всей стране, но есть и откровенные фейки, когда кто-то берет фото из интернета (вот почему мы не рекомендуем бездумно развешивать их где попало и рассылать всем подряд), к нему пишут душераздирающий текст, и оно отправляется путешествовать по сетям.
Почему мы считаем фейки опасными? Иногда нас ругают и говорят: ну и пусть это конкретное объявление – неправда, но зачем это опровергать, пусть лучше люди будут настороже! Проблема в том, что, помимо невротизации всех, кто это прочитает, такие объявления, к сожалению, не имеют больше никакого эффекта. Ничтожно малый процент родителей, получив сообщение о банде педофилов, поговорит с детьми о безопасности – зато перепостят и пошлют его дальше многие.
Когда шансов нет
Волей-неволей приходится чему-то учиться, иногда каким-то неожиданным вещам, казалось бы, не имеющим непосредственного отношения к поисковой деятельности.
Очень тяжелые обстоятельства пропажи туриста в природной среде, однозначно указывающие на то, что пропавший погиб, причем погиб на воде, где мы не ищем. Тело по объективным причинам найти почти невозможно. Все это далеко-далеко не только от Москвы, но и вообще от какой-либо цивилизации. Родственники обратились к нам спустя неделю. В регионе нас нет. У нас пик сезона; ребята, которые могли бы участвовать в таком сложном поиске, разрываются на части в своих регионах, где ежедневно пропадают те, кого пока еще можно найти живыми. Мы не можем ехать (больше суток дороги) туда, где с 99 %-ной долей вероятности будем искать погибшего, лишая шансов многих живых…
По всем этим объективным причинам заявителям отказано в поиске.
Но они не сдаются, и я их прекрасно понимаю. Сын пропавшего звонит напрямую мне, потому что у нас есть общие знакомые, и рассказывает про отца. Он немногословен, явно повторяет сказанное уже, возможно, не один десяток раз, особенно подчеркивает отменное состояние здоровья папы и его опыт службы в десантных войсках. Я запрашиваю у него необходимые данные и иду к нашим, которые, изучив еще раз карту и вводные, снова объясняют мне, почему мы ничем не можем помочь.
Моя задача очень проста – позвонить сыну, раз уж он вышел на меня, и сказать: «Мы все перепроверили, очень сожалеем, но ничего сделать не можем». Я мысленно репетирую эту фразу, шлифую ее в голове, закругляю и округляю, выкидываю и вставляю вводные слова. Говорить «ну вы же сами все понимаете» или нет? А «мы рады были бы вам помочь, но…» – уместно ли в таком контексте вообще говорить о радости? Я не общаюсь с заявителями с утра до вечера, как наши инфорги и операторы горячей линии, поэтому у меня почти нет опыта отказа человеку, для которого звонок мне был фактически последней надеждой.
Я набираю в грудь воздуха и звоню. Сын хватает трубку сразу же. И вся моя секундная решимость рушится, как карточный домик. Я жую какие-то слова, теряя на ходу отрепетированную фразу. Кое-как, мекая и бекая, добираюсь до конца мысли:
– …поэтому, к сожалению, мы ничем помочь не можем.
Голос его сразу гаснет.
– Да… спасибо вам… я все понимаю.
И тут я совершаю роковую ошибку. Я просто не выдерживаю.
– Там есть еще один координатор, он тоже посмотрит карту… Может, он скажет что-то другое…
Это правда, но я же знаю, что скажет этот координатор.
Голос моего собеседника меняется в одну секунду. Теперь это не просто сын, которому протянули руку надежды, – это четкий и деловой человек, который увидел цель и готов на все, чтобы ее добиться.
– Когда он посмотрит? Когда я могу перезвонить? Что нужно сделать, чтобы он принял положительное решение?
– Э-э-э…
Потому что надежда – это то, что дает силы и возвращает человека к жизни.
Причины, по которым мы отказываем в поиске
Мы не ищем людей, потерявшихся давно, не ищем пропавших без вести и погибших солдат Великой Отечественной войны, не занимаемся поиском животных. Причина в том, что наши инструменты разработаны для оперативного поиска недавно пропавших людей, и мы просто не владеем методиками, позволяющими нам эффективно искать тех, кто потерялся, к примеру, 30 лет назад, а также никогда не учились искать собак и кошек. Это принципиально другие процессы, предполагающие и работу в архивах, и поиск по разным базам свидетелей, и работу со специализированными группами, и так далее.
Изначально, после поиска четырехлетней Лизы Фомкиной в Орехово-Зуевском районе, отряд создавался как структура для поиска пропавших детей. И на горячей линии отряда до последнего времени можно было услышать: «Вы позвонили на горячую линию по поиску пропавших детей», хотя к тому моменту мы уже давно и успешно искали людей всех возрастов. Но когда в отряд стали поступать заявки на поиски взрослых, мы просто не могли отказать. Поэтому на сегодняшний день из всех добровольческих организаций, осуществляющих поиск пропавших, мы, наверное, закрываем самый широкий диапазон поисков. Есть отряды, которые ищут только детей; есть отряды, которые специализируются только на поиске в природной среде; есть те, кто не ищет, например бегунков, алкоголиков и наркоманов, – мы же берем в работу все виды заявок, если речь идет о недавней пропаже человека.
