– Ава звонила тебе, и Пенни ответила. Они с твоей мамой послали за ней машину. Она скоро будет у нас.
5. Ава
– Ава Николлс?
Я медленно оборачиваюсь. И вижу мужчину в черном костюме, какие обычно носят правительственные водители.
– Да.
– Машина ждет.
Он знает о папе. Это видно по глазам и чувствуется по тому, как он помогает мне подняться.
– Накинь. – Он снимает пиджак и набрасывает мне на плечи.
Люди в кафе разглядывают нас, размышляя, кто я такая и почему меня забирает водитель, да еще и пиджаком делится. Но большинство слишком заняты собственными страхами и волнениями, чтобы обращать внимание на происходящее.
Ехать до Сэм недалеко, но на дорогах царит беспорядок, и приходится постоянно сворачивать, так что поездка растягивается. Я вижу сквозь разделительное стекло между кабиной и салоном, что водитель постоянно переговаривается по рации, но не слышу слов.
Когда мы наконец проезжаем двойные ворота в доме Сэм, Пенни уже ждет меня с пледом в руках и в этот раз не кривит высокомерно лицо.
– Спасибо, – благодарю я.
Она отводит меня в прежнюю комнату. И говорит, что Сэм скоро вернется и тогда мы увидимся. А после наполняет мне ванну.
Когда она наконец уходит, я сажусь на краешек стула и оглядываюсь.
Что бы со мной сейчас было, если бы не дружба с Сэм? Не знаю. Как и не знаю, сколько мне позволят здесь оставаться или куда я пойду после – все эти мысли, эгоистичные мысли, кружатся в голове, потому что я не могу поверить в случившееся. Я понимаю, но не осознаю.
Это ошибка, кошмар. Я вот-вот проснусь…
Это все неправда. Папа никогда бы меня не оставил…
Почему я сегодня не настояла, чтобы мы остались дома? Он бы уступил, если бы я попросила. Я хотела этого, должна была так и сделать. Почему же не сделала?
Я не настояла, и он повез меня в школу.
А потом…
Я пытаюсь отогнать то, что видела и слышала: взрыв, крики… и… и…
В прошлое возврата нет, нельзя забывать об этом. Папа спас меня. Правда же?
Но его последними словами были «прости», как будто ему было за что просить прощение.
А потом… потом… Он умер. Он правда умер. Ведь так?
Они забрали его. Положили в мешок и увезли. Но куда?
«Папочка?»
Но он не ответил. Не может и уже никогда не ответит.
Я обняла себя за плечи и разрыдалась.
6. Сэм
Я осторожно стучусь в дверь Авы, но ответа так и не получаю. Что мне делать?
Я медлю и заглядываю в комнату. Горит только маленькая прикроватная лампа, и глаза не сразу привыкают к полумраку. Ава сидит на диване с прямой спиной и кутается в халат. Бледная, щеки ввалились, будто она разом похудела, или из нее вышибли дух, и я пытаюсь поставить себя на ее место: что, если бы умер мой папа? Это легко могло произойти. Мы оба были в паре метров от смерти.
Она посмотрела на меня, но не шевельнулась, и я прикрыла дверь.
Я стояла молча.
– Мне жаль. Не знаю, что еще сказать, – наконец выдавила я.
Она покачала головой – едва уловимое движение в тусклом свете.
– Я тоже, – выдыхает она.
Я подхожу к ней, сажусь рядом и беру ее холодную руку. Она приваливается ко мне, будто ищет опоры. И мы долго сидим рядом, не шевелясь. Наконец ее дыхание выравнивается, похоже, она засыпает.
Шторы открыты. Начинается восход, и я вижу великолепный рассвет, яркими полосами расчерчивающий небо.
Алый купол укрывает затопленный кровью Лондон. Ему никогда уже не оправиться.
7. Ава
Я просыпаюсь медленно. Все тело затекло, онемело. Один бок замерз, другой согрелся – кто-то ко мне прижимался? Я открыла глаза. Сэм. Спит на диване в гостевой комнате ее дома, и сначала я теряюсь, а потом вспышкой боли приходит осознание.
Папочка.
В дверь стучат. Я отодвигаюсь подальше, но встать не успеваю – в комнату заглядывает Пенни, как раз когда Сэм просыпается и начинает потягиваться и зевать.
– Не хотела мешать, но вам обеим следует поесть. Можете спуститься через полчаса, или я пришлю что-нибудь наверх.
– Папа дома? – спрашивает Сэм.
– Недавно вернулся. Сказал, что присоединится к завтраку.
– Дай нам минутку, – просит Сэм, и Пенни скрывается за дверью. – Ты хочешь позавтракать тут или внизу?
Я молча смотрю на нее. Завтракать с ней и ее отцом? В той столовой с длинным столом? Может, и ее мама придет. Я качаю головой.
– Останусь тут.
– Ладно. – Она медлит. – Не возражаешь, если я спущусь? Хочу узнать, что происходит.
– Иди. Расскажешь потом, – выдавила я.
– Ты уверена?
– Да. Иди.
– Думаю, мне тоже не помешает душ, – решила Сэм. Она неловко поднимается, и я замечаю синяки на щеках.
– Ты поранилась?
– Нет. Не очень серьезно. Долгая история, потом расскажу.
– Ладно. Иди в душ.
Сэм уже направляется к двери, но вдруг возвращается и коротко целует меня в щеку.
– Я попрошу Пенни прислать тебе завтрак.
И она исчезает, закрыв за собой дверь, а на щеке остается след поцелуя.
Она хочет расспросить отца о происходящем? Мозг, кажется, отказывается нормально работать. Ее наверняка интересует Лондон.
Я встаю и иду в ванную. Мою руки и замечаю, что моя одежда, которую я вчера оставила на полу, когда наконец решила принять остывшую к тому времени ванну, исчезла. Чистые, аккуратно сложные вещи нашлись на стуле в комнате.
Я беру пульт от телевизора и, не снимая вчерашнего халата, забираюсь в кровать. Нужно поспать, я знаю, но все еще не могу поверить в случившееся и надеюсь, что стоит закрыть глаза, и все исчезнет, растворится, как сон или кошмар. Но сегодня утром ничего не изменилось, и я еще не готова провалиться в небытие.
Я включаю новости.
Экран заполняют сцены вчерашних ужасов. Я вздрагиваю от каждого сообщения. В Лондоне было семь смертников. Все молодые, как тот, которого мы видели, – подростки, моложе меня, судя по лицам. Почему они решили так поступить с собой, с людьми? С моим папой?
Везде алые надписи – А2, Анархия Для Всех Абсолютна. А ведь правительство во главе с премьер-министром утверждали, что уничтожило эту группировку.
Они ошиблись, и вот кошмарное тому доказательство. Люди требуют отставки Пауэлл.
