Только вот ему уже никогда не испытать этого чувства. И никакого вообще.
Я держу письма, которые мама написала отцу. Не могу открыть их и прочитать. Сейчас точно. И, возможно, никогда не смогу.
И я никогда не смогу простить того, что он сделал.
Я вытянулась на кровати и оглядела свою комнатку. Вот и все, что у меня теперь есть. Стены наступают, сжимаются, давят. Эта тесная коробка не отпускает меня, стискивает в объятиях.
Мне остается или с боем вырываться наружу, или сжаться в углу и кричать.
6. Сэм
Я притворяюсь, будто разглядываю сумку, повернувшись спиной к Коулсону, чтобы скрыть от него изумление. Он что, ходит за мной по пятам даже в магазине?
Что же теперь делать? Мы с Лукасом знакомы и, наверное, можем встретиться, даже если Коулсон узнает.
А как же мама Лукаса? Они быстро выяснят, кто он такой, если уже не выяснили, и вряд ли обрадуются, что я встречаюсь с человеком из такой семьи. Нельзя ставить все под удар в самом начале. Подошла девушка-консультант и принялась расписывать достоинства сумки – ну еще бы, за такие деньги. Такое количество нулей и маму заставило бы засомневаться.
Я улыбнулась и протянула кредитку, про себя надеясь – хоть бы Лукас не прошел мимо, не увидел меня и не поздоровался.
Девушка упаковывает сумку в оберточную бумагу, а затем осторожно, даже с некоторым благоговением, кладет в специальный мешочек, а я мысленно ее поторапливаю. И тут замечаю Лукаса. Он стоит в дверях кафе и оглядывает столики – должно быть, поднялся с другой стороны по эскалатору.
«Только не оборачивайся».
Он будто услышал и скрылся в кафе. Продавец протянула мне чек, и я поспешила к эскалатору.
– Простите! Ваша сумка! – Я обернулась – сумка так и осталась на прилавке.
– О. Простите. Спасибо.
Я забрала ее и вернулась туда, где мы разошлись с Шарлиз и Рут. Коулсона теперь нигде не видно, но я уверена, что он по-прежнему следует за мной по пятам, просто не показывается.
Подруги все еще в примерочной с целой кучей платьев теперь уже для себя.
– Быстро ты, – удивилась Шарлиз.
Не знаю, как все объяснить, поэтому, покачав головой, рассказываю правду:
– Тот агент, который ехал с нами в машине, следит за мной. Я не пошла.
– Что? Правда? – ужасается Шарлиз. Подруги обмениваются взглядами.
– Ужасно, – говорит Рут. – Но какая разница, если даже он и увидит тебя с Лукасом?
Я возвела глаза к потолку и решила приукрасить:
– Мне можно встречаться с кем-то только с полного одобрения охраны, а я пока еще сомневаюсь.
– Черт возьми! – говорит Шарлиз. – Вы и правда как Ромео и Джульетта. – Она взглянула на Рут. – А что, если пригласить его к тебе на вечеринку?
Рут ухмыльнулась.
– Запросто.
– Шарлиз, напиши, пожалуйста, Лукасу, что я не приду. Не объясняй почему. И расскажи о вечеринке у Рут. Только напомни, что стиль одежды официальный.
Он точно найдет, в чем прийти, – приходил ведь на благотворительный вечер.
– Сделаю, – проворные пальчики Шарлиз порхают по экрану, наконец она поднимает взгляд. – Итак. Не хочешь еще раз примерить платье? Ведь тебя в нем увидит Ромео… в смысле Лукас.
Мы возвращаемся по все еще пустынным улицам, но, несмотря на присутствие военных – при взгляде на них меня пробирает дрожь на каждом пропускном пункте, – новые меры действительно позволяют чувствовать себя в большей безопасности. По дороге мы подвозим Рут и Шарлиз и наконец остаемся только втроем.
Почему он следит за мной? Может, теперь так положено для детей выдающихся политиков?
Или, скорее, положено для меня? Не охранять, а больше приглядывать, чтобы ничего не задумала.
Мы въезжаем во двор.
Водитель помогает мне выбраться из салона и забирает мои покупки. Коулсон уже тоже стоит рядом.
– Можно с вами поговорить? – спрашиваю я.
– Конечно.
– Отнесите это в мою комнату, пожалуйста, – прошу я водителя.
Он кивает и уносит сумки. Мы с Коулсоном остаемся наедине.
– Зачем вы следили за мной в магазине?
Вопрос его явно удивил, но затем он развеселился.
– Заметили меня? Теряю хватку.
– Зачем?
– Моя работа – защищать вас.
– От грабительских цен и карманников?
– От любой опасности, – лицо непроницаемое.
– Кстати, раз уж вы так пристально за мной следите, то наверняка сможете мне помочь.
– С чем?
– Мой телефон пропал.
– Неужели?
– Исчез в Чекерзе.
– Ясно.
– Что-нибудь знаете?
– Сожалею. Этот воришка от меня ускользнул.
Кажется, ему снова весело. Он точно знает, что случилось с моим телефоном. Может, сам его и взял? Наверняка. Но зачем? И почему не сказал?
– Больше я с вас глаз не спущу, – это что, предупреждение? – Что-то еще?
Я качаю головой, разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице. Водитель уже отнес мои покупки и теперь остановился, чтобы придержать дверь. Она захлопнулась за спиной, и я глубоко вздохнула.
Что, если бы Коулсон увидел меня с Лукасом?
Может, ничего бы и не случилось. Но на всякий случай стоит остерегаться.
7. Ава
Она укачивает меня и поет. У меня жар и сыпь, и все вокруг видится и ощущается иначе. Пижама трет кожу, как наждачная бумага, в голове будто взрывается фейерверк, и я поскуливаю.
Она целует меня в лоб, и губы у нее теплые и мягкие.
Она зовет меня lilla gumman, «своей малышкой» на шведском. И говорит, что завтра я проснусь и все забудется как дурной сон.
Это обещание.
Я открываю глаза. Она ошиблась.
В отдалении грохочет – наверное, поэтому мне и приснился фейерверк. В комнате холодно. Я встаю, одергиваю ночную рубашку и подхожу к окну.
Все та же полупустая парковка, окруженная стенами с колючей проволокой. А дальше… Вспышки и грохот.
Взрывы? Пожар? Ночь разрывает вой сирен.
Уже давно начался комендантский час, но никакие ограничения и правила не смогли остановить это.
Звук эхом разносится в холодной ночи, а я смотрю в окно и дрожу. Жаль, что Сэм нет рядом.
8. Сэм
Я не спала, когда все началось, – лежала и таращилась в потолок.
