Я слушаю и не могу оторваться от экрана. Отец Сэм рассудительно и спокойно заявляет всей стране, что виноваты во всем случившемся мы, молодежь. Я киплю от возмущения. В стране бардак, и все из-за того, как его сверстники голосовали, или вовсе не голосовали, или выкинули голос из-за бессмысленного предубеждения, а вину возлагают на нас? Где здесь логика?
– Отныне вводятся следующие новые меры.
Молодые люди младше шестнадцати лет имеют право собираться группами более четырех только со специального разрешения школьной или местной власти. Соответствующие инструкции будут предоставлены. Все нарушители данного запрета немедленно подлежат аресту. Также для всех молодых людей младше шестнадцати лет вводится новый комендантский час с шести часов вечера, который до особого распоряжения можно нарушить только в компании родителей или опекунов. Все нарушители данного запрета подлежат немедленному аресту.
Все молодые люди в возрасте от двенадцати до семнадцати лет обязаны постоянно иметь при себе идентификационную карточку нового образца и предоставлять на проверку по требованию полиции или других уполномоченных лиц.
В случае отсутствия удостоверения или отказа его предоставить следует немедленный арест. Новые удостоверения начнут раздавать через школы по всей Великобритании в ближайшие дни.
И наконец, вводится запрет на владение и использование мобильных телефонов для детей младше шестнадцати лет. Все договоры на связь для этих лиц немедленно аннулируются, а все мобильные устройства подлежат описи и сдаче через специальные пункты приема во всех школах. Также аннулируются сим-карты для планшетов и сходных устройств. Все нарушители данного запрета подлежат немедленному аресту.
Дальнейшие слова тонут в недовольном ропоте, охватившем общую комнату, который только усиливается, когда те, кому еще не исполнилось шестнадцати, поняли, что их телефоны уже не работают. Будто палец, зависший над переключателем, только и ждал сигнала.
В такие моменты понимаешь: как хорошо, что тебе уже семнадцать, но я оглядываю собравшихся девочек, учащихся престижной и дорогой школы, – откуда в таком месте взяться неприятностям? Но заявления правительства касаются всех – как там говорилось: эта зараза может коснуться любого ребенка. Поэтому исключением не станет ни один человек младше шестнадцати лет. Касается это даже их собственных детей, например Сэм.
А что с презумпцией невиновности?
Давно известно про возраст смертников. Почему вдруг меры принимают именно сейчас? Раньше они утверждали, что долг нации – защитить молодых людей от анархистов вроде А2, теперь же они утверждают, что всех людей нужно защищать от нас.
Девочки в этой школе не из тех, кто выступает против системы или затевает неприятности: их семьи богаты и пользуются всеми благами нашей системы.
Но это может измениться. Такие меры затронут интересы всей молодежи и вызовут гнев. Объединят и дадут общую цель.
Они захотят выразить несогласие, высказать собственное мнение.
Просто группами меньше четырех, до шести вечера и без телефонов.
14. Сэм
– Я самодовольно наслаждаюсь своим шестнадцатилетием, – говорит Рут. – Хотя твой папа испортил мне весь день рождения.
Она язвительно на меня взглянула. От веселой и непринужденной атмосферы не осталось и следа. Музыка больше не играет, свет включен. Люди разбились по группкам и поглядывают в мою сторону. Превосходно.
– Кажется, меня забыли спросить, какую политику вести, – отвечаю я Рут. – Вряд ли меня можно винить.
– Что теперь делать? – говорит Энджи. – В смысле эти меры касаются всех, кто еще не перешагнул возрастной порог. А уже шесть.
– Неужели все вступает в силу сегодня? Ведь объявили уже после шести часов. Чего они от нас ждут? – возмущается Рут.
– Но телефоны-то отключили, – возражает Энджи, поигрывая мобильным. Все, кому еще не исполнилось шестнадцати, обнаружили, что телефоны у них не работают, если бы мой не пропал, то наверняка тоже не работал бы. И как теперь его сдавать?
– Предлагаю в отместку провести всеобщую пижамную вечеринку! – предлагает Энджи.
– В таких нарядах? – Я пожала плечами и вернула пиджак Лукасу.
– Я – за. – Лукас наклоняется и целует мое голое плечо. Он застал меня врасплох, и, чувствуя его губы на коже, осознавая слова, я теряюсь. Это по-настоящему или тоже часть игры?
– Нас здесь больше четырех и нам меньше шестнадцати, – говорит Энджи. – Нам нужно разрешение?
– Это же касается только общественных мест, – возразила Рут.
– Как знать? Разве уследишь за всеми новыми правилами? – пожала я плечами.
– Что, если мы не станем их соблюдать? – предлагает Энджи. – «Мы» – это все. Что, если их вообще никто не станет соблюдать? Что они будут тогда делать? Не могут же они арестовать всех, кому еще не исполнилось шестнадцати лет, по всей стране, правда?
– Но твой телефон не работает, – заметила Рут. – Так что тут они победили.
Один из слуг подходит к Рут и что-то шепчет ей на ухо.
– Что ж, Сэм, по крайней мере тебе не придется тут торчать всю ночь. Тебя ждет водитель, чтобы отвезти домой.
Лукас проводил меня до дверей, на прощание обнял и шепнул на ухо:
– Обдумай все хорошенько. Дай знать, если захочешь участвовать, – просто напиши «да» или «нет». Я пойму.
В машине я киплю от злости. Сижу, выпрямив спину и сжав кулаки. Водитель должен был приехать только через час, чтобы успеть до комендантского часа в девять часов. Уже давно перевалило за шесть, так что не было смысла уезжать раньше, потому что к новому комендантскому часу мы все равно не успели. Зачем меня забрали домой?
По крайней мере, теперь на вечеринке спокойно смогут перемывать мне косточки.
Дома я сразу же поднимаюсь к себе и переодеваюсь в джинсы. А потом проверяю, на месте ли папа, но его секретарь говорит, что он все еще в Вестминстере и неизвестно, когда вернется.
Я подожду.
Папа приезжает около полуночи – очевидно, комендантский час его не касается. Я иду в его кабинет – он всегда первым делом заходит сюда. Помедлив, я сажусь в его кресло за столом.
Тут же дверь открывается и входит папа. Он удивлен и явно недоволен.
– Саманта, что ты тут делаешь? Не пора ли спать?
– Завтра выходной. А нам надо поговорить.
– Звучит серьезно. Налью себе виски. Хочешь горячего шоколада?
Горячего шоколада? Сидит на краешке стола, покачивая ногой. Всегда делает что хочет.
Обещаю всегда вести себя хорошо.
Я сглатываю.
– Нет, спасибо.
Бутылка виски звякнула о стакан. Он возвращается и садится напротив. Странно, что мы поменялись местами. Почему я села с этой стороны?
