Я плюхнулась на кровать.
– Вид у тебя усталый.
– Мало сплю в последнее время.
– Из-за Шарлиз?
– Ага. А еще из-за сестры и отца Лукаса. Они оба в тюрьме, и виновата в этом я.
Ава заняла стул неподалеку.
– Виновато правительство. И те, кто бездействует. А не ты, потому что ты не сидишь сложа руки.
– Спасибо, конечно, но…
– Никаких «но». Вздремни до звонка.
Я растянулась на кровати и закрыла глаза. Ава принялась гладить меня по плечу, по волосам, убаюкивая голосом. Она рассказывает, чем шестой класс занимается на уроках химии, и я засыпаю. Вполне ожидаемо.
Когда наконец зазвонил телефон, я подпрыгнула от неожиданности – нервы уже на пределе.
Ава протянула мне трубку, но я притянула ее ближе, чтобы мы обе могли слышать.
– Привет, – говорю я.
– Привет.
– Ава тоже слышит.
– Привет, – говорит она.
– Спасибо, что пустила пожить, Ава. Ты нас очень выручила. И поблизости как раз нет пропускных пунктов.
– Без проблем, – отвечает Ава. – Что-нибудь известно о Молли и папе?
– Нет. А о Шарлиз? – спрашивает он.
Я вздыхаю.
– Нет. Чем нас порадуешь?
– «БЕДА» набирает огромную популярность – лайки, репосты, комментарии. Но мы тут поговорили и решили: если хотим добиться перемен и чтобы нас воспринимали серьезно, пора заявить о себе по-крупному.
– «Мы»? Кто мы? – спрашиваю я.
– Я и Джуро, парень Молли. Он был на протесте в защиту Кензи.
– Мы знакомы, – говорит Ава.
– В общем, мы решили, что пришло время для решительных действий, – сказал Лукас.
– Решительных, но мирных, надеюсь? – беспокоюсь я.
– Конечно. Вносите предложения, позже обсудим.
– Хорошо. Береги себя, – говорю я.
Мы прощаемся. Я передаю Аве телефон и валюсь на кровать. Заявить о себе по-крупному?
Самая важная часть #БЕДЫ.
Борьба.
31. Ава
– Будь осторожна, Сэм. Я понимаю еще выкладывать анонимные посты в сеть, но мне не нравится, как звучат эти «решительные действия» Лукаса.
– Я не могу отсиживаться за спинами других людей и увиливать от помощи им.
– Я знаю, ты чувствуешь, что должна выступить против отца, и понимаю причину, но не следует выражать свой протест публично – ни к чему хорошему это не приведет. И никак не поможет Шарлиз, где бы она ни была. Или семье Лукаса.
Сэм опускает взгляд, и на щеки ложатся тени от темных ресниц.
– Знаю, – говорит она со вздохом. Я легко касаюсь ее руки, но она крепко сжимает мою ладонь.
– Просто пообещай все взвесить, прежде чем соглашаться. Сначала хорошо выспись, а когда мысли прояснятся, еще раз все обдумай.
– Хорошо, обещаю, – говорит Сэм и поднимает взгляд. Однажды я пыталась перенести этот взгляд на бумагу, но никак не удавалось передать увиденное.
– Когда ты в последний раз рисовала? – спрашиваю я.
Сэм удивленно вскидывает брови и качает головой.
– Почему нет?
– По разным причинам. Мысли заняты другим, да и некогда. Сейчас я не рисую, а делаю фотографии. Никакой рисунок не может передать жизнь настолько правдоподобно, как снимок.
– Может быть, если снова начнешь рисовать, на многое взглянешь более ясно? Или хотя бы расслабишься и уснешь.
Она склонила голову к плечу.
– Наверное. Не знаю. Спасибо, Ава. Как бы то ни было, нам надо поговорить еще кое о чем – о субботе.
Я неуютно поерзала на стуле. Церемония кремации папы. Я вздохнула.
– Я старалась об этом не думать.
– Знаю. Будешь говорить что-нибудь?
Я покачала головой.
– Должна, но я слишком запуталась и просто не могу.
– Все нормально. Ты не должна. В любом случае я буду рядом. И Пенни придет. Мы заберем тебя утром, хорошо? Кажется, Пенни говорила, что машина придет в десять.
Сэм подается вперед и обнимает меня. Мне хочется крепко стиснуть ее и никуда не отпускать, но я через силу разжимаю руки.
Она отстраняется.
– Ты была права, по крайней мере, в одном.
– В чем?
– Кажется, пора вспомнить про рисование.
32. Сэм
Я коротко постучала, приоткрыла дверь и заглянула в класс рисования.
Миссис Дженсон раскладывала кисти и, оторвавшись от занятия, подняла взгляд.
– Сэм, – улыбнулась она. – Давно тебя не видно на уроках.
– Знаю. Не было настроения… – я пожала плечами, – вдохновения или что там нужно, чтобы рисовать.
– Великие художники не зависят ни от настроения, ни от вдохновения. Они всегда готовы работать, даже столкнувшись с большими трудностями – в таком случае даже охотнее.
– Но я не великий художник, – запах краски заманил меня в класс.
– Сейчас, может, и нет, но когда-нибудь станешь. У тебя разве нет уроков?
– Нет, у меня «окно», – это ложь, сейчас по расписанию английский, и ей это наверняка известно, но она ничего не говорит.
– Не поможешь?
Мы принимаемся очищать кисти, и запах краски смешивается с запахом растворителя. Миссис Дженсон работает молча, не нарушая тишину пустой болтовней. Из-за вони окна открыты, но в комнате не холодно. В такой осенний день забываешь о скорой зиме, и я смотрю на дрожащие листочки и слушаю пение птиц. Сюда доносятся лишь отголоски уличного шума, и даже кажется, что мы где-то за городом.
И вдруг в главные ворота въезжают две большие черные машины и останавливаются под окном. Двери открываются, и выходят правительственные агенты в черных костюмах – лордеры.
За кем на этот раз? Я вздыхаю. И подумываю как-нибудь отвлечь миссис Дженсон, чтобы вытащить камеру, сделать снимки и потом выложить под тегом #БЕДА.
Они направляются в класс английского.
Одни идут через центральный вход, другие обходят здание сбоку. Оттуда можно попасть только в один класс.
Где проходит мой урок.
Время замедляется, замирают листья на деревьях, будто ветер вместе со мной задерживает дыхание.
Из боковых дверей снова показываются агенты. Они переговариваются с теми, что ждут на улице. Затем один достает рацию и что-то в нее говорит.
И они расходятся, чтобы продолжить поиски.
