— Асфирель.
Я подняла голову, а после сразу вскочила. Сцепила руки за спиной и опустила глаза.
— Почтенный.
В душе все натягивалось до предела, пока Волтуар медленно подходил. С каждым услышанным шагом хотелось скривиться, выставить руки перед собой и попросить не приближаться ко мне.
— До рассвета нас не потревожат. Предлагаю не выходить из твоей комнаты.
Касание его рук даже дружелюбно не воспринималось. В тягость.
— Мы будто давно не виделись, — мимолетный взгляд выхватил коробочку с салфетками.
— Я скучал.
Поцелуй в шею скользил мерзкой прохладой. Захотелось оттолкнуть правителя.
— Я проголодалась.
Высказывание получилось звонким, и я растерянно улыбнулась, глядя в змеиные глаза. Руки дрожали, тянулись вытереть следы моего позора.
— Тогда прикажем, чтобы обед подали сейчас, — легко согласился Волтуар и снова склонился ко мне. Легкий поцелуй в плечо ужалил даже через ткань платья.
Пока ждали слуг, Волтуара позвал Акеон. Их полушепот я, как ни старалась, не могла разобрать. Решимость во мне боролась с жалостью к себе, но я не позволяла себе даже в мыслях отступиться от планов.
Ароматы смешались с цветочным запахом, наконец-то, заглушили его. На маленьком столе едва помещались две порции. Супница с густым грибным супом стояла в центре. Мягкие свежие лепешки были наломаны кусками и лежали в корзинке. Два салата: острый, теплый со стручковой фасолью и свежий из местных овощей, заправленный кисло-сладким соусом. Между рыбой и мясом нутрии я без раздумий выбрала второе — уж больно въелись в память черви, которыми тут кормили рыбу. Блюдо с холодными закусками примостилось на краю стола, а пирожные и куски медового пирога под шоколадом разместились на тумбочке. Белый заварочный чайник, с мелкими синими цветочками на дутых боках, поставили на трельяж. Туда же втиснули графин с фруктовым соком и две бутылки вина: белое и красное.
Волтуар отпустил слуг и подошел к трельяжу. Прозрачный, с золотой каймой бокал медленно заполнялся красным вином. Я сидела на диване и ждала, когда правитель займет место напротив меня. Вот только он выбрал не кресло, а диван, расположившись рядом. Поцеловал в висок и пожелал приятного аппетита.
Мы ели молча, и я, как могла, тянула время. Мягкое вино казалось терпким, невкусным, но я выпила первый бокал, еще не успев попробовать запеченного мяса. Волтуар отвлекся и снова заполнил мой бокал. Когда я уже откровенно давилась сладковатым пюре из местного овоща, вкрадчивый вопрос разрезал тишину, разбил остатки спокойствия:
— Асфирель, что произошло, пока меня не было?
Я отложила вилку, сделала очередной большой глоток вина и промокнула губы салфеткой.
— Ничего, — посмотрела на Волтуара. — Почему вы решили, будто что-то произошло?
Он пристально смотрел на меня из-под челки. Тоже отложил вилку и, взяв свой бокал с вином, медленно прислонился к спинке дивана. Его внимательный, неотрывный взгляд прожигал.
— Ты виделась с Вольным? Как, если я запретил тебе покидать комнату? И стража никого не видела, — покрутил бокал, чуть наклоняя, позволяя вину обволакивать хрупкие стенки почти до краев. Почти так же, как и мой страх, касался ледяным дыханием краев терпения и рассудка.
— И я тоже никого не видела, — показательно насупилась.
— Асфи, — мягче протянул Волтуар, — я ведь не пытаюсь уличить тебя. Обвинить… Всего лишь беспокоюсь о тебе.
— С чего вы взяли, что мы с ним виделись?
— Твое состояние, — краешками губ улыбнулся он. — Оно напомнило мне нашу встречу у мудрецов. В остальное время, несмотря на твои трудности с принятием нашего мира, я не замечал такую удрученность. У меня складывается ощущение, — снова пригубил вина, а после вздохнул тяжело, — что только Вольный оказывает на тебя такое сильное влияние.
— Вы ошибаетесь, — тоже налегла я на спинку кресла, сцепив руки в замок. — Мне просто…
Испуг прошел, и откуда-то постепенно черпались спокойствие, сдержанность, рассудительность — непривычное хладнокровие. Я немного склонила голову к груди, прикрыла веки, чтобы ресницы спрятали глаза. Уголки губ и плечи опустились. Мне хотелось выразить скорбь. Получилось ли? И что это со мной?
— Я просто не привыкла без родных и близких. Иногда тоска скапливается.
Достаточно для правды?
— Надеюсь, что это так, — с легкой насмешкой сказал он.
Я нахмурилась, отвернулась, чуть приподняв подбородок и, глядя на светлый проем балкона, тихо уточнила:
— На что вы надеетесь, Волтуар? На то, что это и вправду тоска, а не влияние Вольного? Почему? — повернула к нему голову. Убедилась, что он хотя бы немного растерялся, и, снова отвернувшись, продолжила: — Я не могу вернуть тех, кого люблю. Не могу вернуться к ним. Это приносит вам облегчение?
Он молчал, а я чувствовала, как бледнею. Щеки холодели, а руки начинали мелко трястись. Игра давалась легче, нужные эмоции подхватывались из сказанных впустую слов, будто они в самом деле задевали за живое. Нет, где-то в глубине души они, несомненно, влияли на меня, но не настолько, чтобы бледнеть и дрожать. Почему обманывать стало легче? Ответ, казалось, лежит на поверхности. Совсем рядом. Протяни руку, ухвати, но…
— Асфирель, ты неправильно поняла, — наконец-то, сказал Волтуар.
— Второй смысл мне неприятен больше, — поспешно произнесла я, опасаясь, что он выкрутится. — Вы надеетесь, что не только Вольный способен оказывать на меня такое влияние? Вам тоже хочется запугать меня? Затравить? — Теперь и Волтуар немного побледнел — очередной глоток вина освободил бокал в его руках почти наполовину. Я не остановилась, все еще толком не понимая, чего хочу добиться. Перевести тему? Отвести подозрения? Защититься нападением. Еле слышно добавила: — Мне казалось, любовь — это не только ревность. Не только безумная слепота.
— Асфирель, — мягко улыбнулся Волтуар, быстро взяв себя в руки. — Я неправильно выразился.
Бокал с легким звоном коснулся стола. Коготки ласково провели по тонкому стеклу перед тем, как потянуться ко мне. Я позволила Волтуару обнять себя, но сама не обнимала, даже руки не расцепила.
— Я не хотел тебя обидеть, — проговорил он, дыханием пощекотав волосы на виске. — Я всего лишь надеюсь, что Вольный не приближался к тебе, пока меня не было. Если он тебя обидит, я почти ничего не смогу сделать ему. Ты понимаешь?
— Потому что его защищают судья?
— И поэтому тоже. Не забывай, он тут неспроста.
— И когда уже северяне приедут, чтобы он уехал? — полушепотом спросила я, словно теперь негодовала по этому поводу.
— С ними есть свои сложности. Северяне не хотят… — шумный выдох. — Асфирель, тебе ни к чему знать меня строгим. Запомни: ты не должна спрашивать обо всем, что мало-мальски может касаться правления, — погладил мое плечо, прижав к себе крепче. — Недавно приезжали иллюзионисты, почему ты не пошла с другими на их выступление? Дариэль забыла сказать о них?
