Что ждет меня, если соглашусь?..
Мамочка, как же мне плохо без твоей ласки. Папа, как же не хватает твоей крепкой руки рядом…
— Запоминай, как мы поступим, — сменил интонацию Волтуар на более деловую, чем немного обнадежил: — Прими иc'сиару, но не надевай ее. Когда верховный гильдии духовенства спросит причину. Скажи, что Солнце неспокойно. Любовницам нельзя говорить о бедах во всем мире, но он поймет. Вспомнит, что ты сотрудничала с Аклен’Ил. Добавишь, что хочешь для моих детей долгой и счастливой жизни, поэтому подождешь, когда Солнце усмирит гнев. Но, Асфирель, тебе придется быть убедительной, чтобы никто не сомневался, что именно в этом причина, по которой ты принимаешь предложение, но еще не готова к связи сердец.
Я благодарно взглянула на него, столкнулась с извиняющейся улыбкой и часто закивала, вцепившись дрожащими руками в его рубашку.
Волтуар отправил меня догонять любовниц. Мы должны начать последний обряд, когда дождемся своих правителей. Кейел еще был тут, у помоста, стоял в шумной компании мужчин и о чем-то рассказывал. Ухмыльнулся, увидев меня, и громче сказал:
— Айвин — это мечта! У нее единственный недостаток — стонет громко. Но пробирает так, что останавливаться не хочется.
— Поговаривали, она неприступна, — поддержал беседу рыжий эльфиор. — Как тебе удалось?
Я опустила голову, как раз поравнявшись с ними. Надеялась, что они хоть немного постесняются, но Кейел четко произнес:
— Ничего особенного. Просто в сравнении с другими она и впрямь неприступна. Бывают и такие… С виду неплохие девчонки, а на деле им просто очень важно хоть перед кем-нибудь ноги пошире раздвинуть, лишь бы…
Я едва не споткнулась. Ускорилась, удерживаясь, чтобы не заткнуть уши руками, когда за спиной раздался хохот мужчин.
Тебе не о чем переживать, Аня. Разве на правду обижаются?.. Гордость давно растоптана. Ты мерзкая, грязная… даже не человечка. Просто омерзительное насекомое. Червь! Раздушить и потоптаться. Подошвой растереть, чтобы даже мокрого следа не осталось. Ты никто в этом мире. Никем будешь и на Земле.
Но там никто не узнает правду об Асфирель.
Никто, кроме меня. Я буду помнить… Черт возьми, я все буду помнить…
Стиснула зубы, не позволяя себе расплакаться.
Третий обряд был последним и добросердечным. Но не для меня.
Я остановилась, борясь с желанием просто уйти. Хотелось закатить скандал, а затем уйти, громко хлопнув дверью. Но метка не отпустит, а в моей комнате даже двери не было. Любовницы должны быть безотказны… Щеки горели, а в глазах медленно темнело. Злость проходила, а на смену ей мгновенно накатывало что-то другое… Пугающее, скользкое, не особо знакомое мне чувство.
Я старалась дышать размеренно, стоять с ровной спиной, но, кажется, готова была упасть на колени перед всеми и просто во всем сознаться. Рассказать всем, какая я дрянь. А дальше… Пусть закидают камнями. Пусть переломают кости. Или сбросят с утеса. Задушат, утопят…
Пусть… Пусть хоть что-то сделают, чтобы все закончилось. Надоело. Как же все надоело…
Но я с равнодушным выражением лица подошла к любовницам, встала рядом и еще раз лениво посмотрела на убранство берега озера. На скошенную траву, которая и до щиколоток не дотягивалась. Словно газон. На вереницу телег с множеством маленьких зачарованных коробочек, в которых спали куколки сит’тари. Там уже должны быть бабочки, но еще сонные. Они будут вялыми, пока коробку не откроют, пока чары удерживают их в полудреме. Перевела взгляд на постамент с двумя золотыми футлярами, в которых лежат ис’сиары. Ждут, когда мы с Волтуаром преподнесем их друг другу. А еще тут была гора белоснежных лепестков роз… Прямо на траве. Прямо там, где мы с Волтуаром впервые занялись любовью. Вокруг места вкопали шесть золотых столбиков, и от каждого тянулась гирлянда из красных роз.
Горько усмехнулась, прекрасно разделяя ненависть Тоджа к этим цветам. Еще бы табличку повесили с надписью, почему это место так важно, что его празднично огородили…
Правители пришли последними, остановились у озера, и тогда верховный гильдии духовенства, приподнимая подол рясы, прошел к куче коробочек. Первыми поочередно к нему подходили любовницы старшего правителя, Когуруна. Верховный проговорил слова обряда — шан’ниэрдка ответила, а после повернулась лицом к толпе и сняла крышку. Бабочка вырвалась моментально, и я на какое-то время отвлеклась от проблем. Размером с ладонь, ярко-желтая и с тремя нитями хвоста, с которых срывалась золотая пыльца. Красивая. Она порхала над поляной, ловя предзакатный солнечный свет крыльями, улетая к озеру, а девушка уже уступила очередь другой любовнице. Постепенно она дошла и до меня.
— …и пусть Сальир возрадуется твоему дару и милосердию, — закончил длинную речь верховный, протягивая мне коробочку.
— И пусть Сальир будет милосерден в ответ, — произнесла я, касаясь бархатной бумаги.
Повернулась к толпе и осторожно стянула крышку. Бабочка вырвалась, пьяно закружилась вокруг меня, и я слабо улыбнулась, наблюдая за ней. А потом наткнулась взглядом на Вольного, и едва удержала улыбку. Почему он смотрит так, будто я обидела его? Пристально, хмуро, беззастенчиво. Так, что сердце снова бьется с силой, неровно и быстро. Зачем вообще смотрит на меня, когда обнимает Айвин и прижимается щекой к ее волосам? И почему мне так больно, что хочется прямо сейчас броситься к ним и оттолкнуть от нее Вольного? Запретить ему прикасаться к ней… К Этирс. К кому угодно, кроме меня.
Кто еще кем играет, Кейел? Что же ты делаешь со мной?
Я собиралась вернуться к толпе, но Волтуар направлялся ко мне. Сейчас? Дыхание перехватило от страха. Он взял меня за руку и повел к постаменту. Волтуар знал, что я еще не готова согласиться, но все равно выглядел счастливым. Не отпустил мою руку, даже когда остановились. Верховный проследовал за нами, а затем заговорил:
— В этот великий праздник, когда Сальир милосерден, небесный Волтуар готов сообщить радостную весть! Его сердце согрето любовью человеческой девушки…
Верховный замолчал, чтобы Волтуар тут же продолжил громким голосом, казалось подхваченным какими-то невидимыми духами, которые разносили его к каждому, кто находился тут:
— …девушки нежной, славной, красивой. Асфирель стала для меня единственной не сразу. Наверное, в тот поздний вечер, когда я нашел ее спящей под своим кабинетом. Или позже, когда…
Я смотрела на бледного растерянного Кейела, и понимала: он не знал. Ему не сообщили о решении Волтуара. Пошатнулся Вольный, или мне показалось? Он склонил голову, отступив от Айвин и комкая рубашку на груди. Смотрел под ноги, немного по сторонам, будто хотел уйти, но уговаривал себя остаться.
Толпа заопладировала, а я давила из себя улыбку, уговаривая потерпеть еще немного. Совсем чуть-чуть.
— Она не захотела обычной ночи. Именно тут моя любовница приняла…
Внутри меня все оборвалось, но улыбка все еще оставалась. Кейел вскинул голову и теперь уставился мутным взглядом на кучу белых лепестков. Он любит меня? Или играет со мной прямо сейчас, чтобы отомстить за все? Как поверить ему? А если и поверить… Я не могу стать изгоем даже ради него. Не могу подставить Волтуара. Я разрушу не только свою жизнь, я сломаю ее многим. Но как же хотелось заткнуть Волтуара и броситься к Кейелу, успокоить его. Сердце разрывалось на части.
