Кровь отхлынула от лица, когда Кейел побледнел и пошатнулся. Он рванул к проходу. Опираясь рукой на стену, высунул голову, видимо, убеждаясь, что в коридоре никого не было. Вернулся, задернул занавеску и быстрым шагом направился ко мне. Сердце ухнуло. Я медленно опустилась в кресло. Если сейчас Вольный убьет меня, значит, я совершила последнюю ошибку.
Во всем виновна.
— Посмотри на меня, Аня.
Кейел присел на корточки возле кресла, вцепился двумя руками в подлокотник. В глазах застыл страх. Вольный боится? Я помнила, как нас посадили в клетки. Тогда он был ранен и тоже боялся, но страх был злобным и с сожалением, а теперь — другой.
— Ты взволнован.
Он нервно усмехнулся, потерся щекой о плечо, убирая волосы, но подлокотник так и не разжал.
— Давно пробудилось?
— Сила? — нахмурилась я, глядя на взбудораженного Кейела. — Давно.
— Говоришь, оно капризное, — на пару секунд замолчал, покачивая головой, — но ведь ни тебя, ни себя не выдает.
Оно?..
— Зелья помогают.
— Зелья?
— И алкоголь… — поправилась: — вино. Наверное.
— Зелье и вино прячут или сдерживают?
— Отпугивают.
— Кто еще знает, Аня?
Я открыла рот, но испугалась: а вдруг он потом их тоже убьет? Меня сейчас духи охраняют. А может, никого не будет убивать, но я не хочу больше брать на себя вину.
— Никто, — снова обманула я, едва не скривившись. Какое бы решение он не предпринял насчет меня, но Елрех не должна пострадать.
Он опустил голову. Я разглядывала чуть лохматые темно-русые волосы; отблеск закатного солнца на них привлекал. Сжимала ткань платья в кулаке, чтобы только не потянуться к Кейелу. К нему хотелось прикоснуться: погладить щеку или плечо, взять за руку, ощутить, как наши пальцы переплетаются. В ту ночь он был рядом со мной просто так. Просто потому, что хотел поддержать меня, помочь справиться с ужасом. Позволил мне разделить с ним горе. А сейчас я снова не знаю, чего от него ждать. И зачем он приходил? Ведь и вправду ни о чем не попросил, а всего лишь болтал бессвязно об Аклен и Ил.
— Кейел…
— Помолчи! — съежился, словно от боли.
И чего добилась признанием? Всего лишь хотела, чтобы и сегодня он тоже помог.
— Аня, тебе нужно беречь себя, — не поднимая головы, проговорил он.
— Что?
Мои зубы мелко застучали, будто от холода, но в комнате было очень тепло.
— Никому не рассказывай о Единстве. Продолжай отпугивать его, слышишь? — посмотрел на меня. Он пытался улыбаться, но улыбка дрожала. У Вольного-то? — Если хоть кто-то узнает, тебя казнят.
Зачем врет? Дриэн и Елрех уже знают, а я все еще жива. А может, не врет…
— Я могу помочь…
— Не нужно, — отрезал Кейел, а затем тихо рассмеялся, снова роняя голову на грудь.
Смех его так же тихо исчез, оставляя в комнате только шелест ветра, пение цикад и ночных птиц. Я удобнее села в кресле, уже прекрасно понимая, что от меня отказались. Почему? Видимо, обуза. Или быть может, с тайной Аклен’Ил он найдет сокровищницу самостоятельно. Думать о том, что его озвученный недавно интерес к любви Аклен и Ил таит в себе больше недосказанности, совсем не хотелось. Мысли на эту тему разрывали душу в клочья.
Мы молчали, сидя рядом и не глядя друг на друга. Просто молчали. Как выяснилось, слова имеют срок годности. Когда он истекает, они становятся абсолютно бесполезными. Хотя, наверное, все же чрезвычайно вредными для сердца.
Духи-защитники угрожающе замаячили — Кейел тяжело вздохнул, покачнулся и хрипло произнес:
— Береги себя.
— И ты себя, — прошептала я.
Он кивнул, бросив на меня мимолетный взгляд. Поднялся, удерживаясь за подлокотник, а затем, сжимая кулаки, ушел.
Глава 22. Виновницы. Эпизод третий
Я кусала губу, разглядывая с балкона чернильное небо, усыпанное мерцающими звездами. Чужое небо чужого мира.
— Не моя забота, что случится с Фадрагосом, — прошептала я, но голос прозвучал как-то неубедительно.
Сердце словно скукожилось, когда я вспомнила улыбку Елрех, смех Кейела, разговор с Акеоном.
Глупость это! Только пробуждения мировой ответственности мне и не хватало. Сколько страдающих на Земле? Сколько лагерей беженцев? Наверное, много. Но помню только о Гане… Как там лагерь назывался? А ведь если бы тот аферист не написал в сети и счет не сбросил, упрашивая помочь пострадавшим, я бы даже о стране такой не узнала. И даже тогда, разузнав о ней, не перевела ни копейки на счет. Мошенники просто наживались на чужом горе. Но я могла выяснить, как помочь… Почему не сделала?
Ветерок погладил голые руки прохладой, принес запах ночной фиалки. Я вздохнула судорожно, обняла себя и, пытаясь вспомнить свое оправдание, прощальным взглядом окинула красивое небо. Не работала я тогда, а папа выделял мне сумму, которой хватало ровно на отдельное проживание. По-моему, в тот же вечер я попыталась поговорить об этом с Женькой, но он отмахнулся, вслух подсчитывая каждый цент, который необходимо было вкинуть в уставной фонд и раскрутку их с Витьком будущего бильярдного клуба. И звучало это убедительно. Вполне нормально, что собственные интересы и жизнь всегда превыше чужих проблем. Очень даже нормально. Это Вольные ненормальные, потому что рискуют собой ради общества, которое их не уважает. И Ив тоже ненормальная, потому что забыла о друзьях, о личной жизни — о себе забыла, постоянно выискивая пользу фадрагосцам. А они оценят? Даже имени ее не узнают.
Одернула платье и решительно шагнула в комнату. Пусть Вольный уходит, исчезает из моей жизни. Только беспорядок в душе и мыслях устраивает.
Легла на кровать. Голова коснулась мягкой подушки, замерзшие от холодного пола ноги стали чуть пощипывать. Я подтянула их к себе и зажала кисти рук под коленями. Вернусь домой и забуду обо всем. Вольный начнет заново искать сокровищницу и, возможно, отыщет. Но даже если не справится, то это уже будет не на моей совести. Пусть сами фадрагосцы спасают Фадрагос. Я в их глобальных бедах ни при чем.
— Если он не справится, то умрет, как и весь Фадрагос…
Я вскочила и быстро подошла к этажерке с зельями. Не хотела больше пить их, но все равно вылила почти весь флакон мутной жидкости в стакан с соком. Крепкий сон прогонит дурацкие мысли и странное щемящее чувство в груди. Откуда оно вообще взялось во мне? И эта любовь, и сострадание к местным… Я была воспитана на Земле, и если должна кого-то благодарить за жизнь, то в первую очередь родителей, во вторую — землян. Фадрагосу я ничего не должна. И чувство заботы об этом мире необходимо гнать прочь. Я искуплю свою вину, отмотав время назад, а что случится дальше — не мои проблемы.
