Паолине стоило немалых усилий отвечать ему. Взгляд ее был обращен к двери. Где же сэр Харвей и почему он до сих пор не присоединился к ним? Ей неожиданно пришло в голову, что она не выносит графиню с ее детскими уловками и преувеличенными комплиментами, с помощью которых она привлекала поклонников и от которых любая благовоспитанная англичанка сгорела бы со стыда.
Сэр Харвей все еще не появлялся, и Паолина уже спрашивала себя в отчаянии, не следует ли ей предложить графу отправиться на его поиски, как вдруг он вошел в парадную столовую. Он был один, и быстро приблизившись к их столу, пробормотал извинения за столь долгое отсутствие.
– А где же Занетта? – спросил граф.
– Ей пришлось срочно уйти, – объяснил сэр Харвей. – Наверное, что-нибудь случилось у нее дома. Сюда явился слуга и пожелал поговорить с ней, и как только Занетта услышала то, что он должен был ей передать, то сразу же удалилась вместе с ним.
– Хотелось бы знать, в чем дело, – произнес граф, озадаченно нахмурившись.
– Я полагаю, ничего существенного, – отозвался сэр Харвей.
Так как Паолина и граф уже почти закончили ужинать, в то время как сэр Харвей только сел за стол, граф настойчиво предлагал ему отведать различные деликатесы, многие из которых были специально доставлены для этого случая за сотни миль отсюда.
Сэр Харвей как раз заканчивал блюдо с икрой, когда какой-то незнакомец, поднявшийся из-за соседнего стола, чтобы вернуться в бальный зал, внезапно остановился и издал громкое восклицание. Паолина, сидевшая спиной к нему, при этом звуке обернулась и увидела, что это был мужчина средних лет, дородный, в узкой маске, из-под которой выглядывали пухлые, недовольно выпяченные губы.
– Скажите мне, сударыня, – произнес он грубоватым тоном, обращаясь к Паолине, – откуда у вас это жемчужное ожерелье?
– Ожерелье! – удивленно воскликнула Паолина, коснувшись пальцами жемчуга, облегавшего ее шею и переливавшегося всеми цветами радуги.
– Да! Откуда оно у вас? – с вызовом повторил незнакомец.
Сэр Харвей встал из-за стола.
– Могу ли я спросить, сударь, – осведомился он, – почему вы позволяете себе обращаться к моей сестре в таком тоне, не будучи ей представленным?
– Так, значит, она – ваша сестра? – отозвался незнакомец. – Ладно, тогда, быть может, вы объясните мне лучше, чем она, то, что я хочу знать. Откуда у вас это ожерелье?
– Дьявольщина! Какое это имеет для вас значение? – вспылил сэр Харвей.
– Очень большое, надо полагать, – ответил незнакомец, – потому что оно принадлежит мне – или, вернее, даме, которой я его подарил!
– Вы, должно быть, пьяны, – заметил сэр Харвей. – Убирайтесь прочь и перестаньте нам докучать своими расспросами.
– Ничего подобного! – вскричал незнакомец с угрозой в голосе. – Я уже сказал вам, что ожерелье, которое сейчас находится на шее у этой дамы, не ее. Если вы украли его, как, по всей вероятности, и случилось, я заставлю вас вернуть его мне!
Паолина не в состоянии была даже пошевелиться от изумления и страха. Сэр Харвей между тем коротко рассмеялся.
– Вы, по-видимому, не в своем уме, – ответил он. – Возможно, эта одна из ваших излюбленных шуток во время карнавала, но я нахожу ее крайне неудачной. Уходите и найдите себе другой предмет для розыгрышей.
Незнакомец подошел к столу и со всего размаха ударил по нему кулаком среди тарелок и кубков.
– Сейчас вам будет не до смеха, – заявил он. – Это то самое ожерелье, которое я подарил Контратине год назад на Рождество. Оно было из трех рядов, но я узнал бы эту застежку где угодно. Она была сделана по моему особому заказу одним из самых искусных ювелиров Неаполя.
– Для шутки это уже слишком, – заметил сэр Харвей холодно. – Но, только чтобы отделаться от вас, я сообщу вам все, что вы хотите знать. Я купил это ожерелье для моей сестры менее недели тому назад в Ферраре, куда мы оказались выброшенными на берег после кораблекрушения. Вся наша одежда и большая часть драгоценностей пошли на дно во время бури. Ей нужно было чем-нибудь украсить шею, и потому я приобрел для нее это ожерелье. Если пожелаете, я дам вам адрес ювелира.
Глаза незнакомца сузились.
– Вы говорите правду? – осведомился он.
– Клянусь в том, – заверил его сэр Харвей с явным облегчением. – Сестра может подтвердить мои слова.
Он взглянул выразительно на Паолину, которая в ответ пробормотала нечто невразумительное, что можно было толковать как угодно. Она стиснула руки под столом, охваченная безотчетным страхом – из-за ожерелья, из-за того, к чему могла привести вся эта авантюра, из-за тех бесчисленных мелочей, которые могли свести на нет весь их так тщательно разработанный замысел.
– Как я уже упоминал, – продолжал незнакомец, – застежка на этом ожерелье была сделана по моему особому заказу для Контратины. Вы, я полагаю, слышали о ней?
– Это та самая певица? – переспросил сэр Харвей. – Кто же не слышал о «Неаполитанском соловье»!
– Контратина удостоила меня своей дружбой, – сообщил мужчина средних лет, сделав над собой усилие. – Мое имя Бонди, сударь.
Тут граф в первый раз вмешался в разговор.
– Синьор Бонди – уважаемый и весьма состоятельный судовладелец, – сообщил он.
– Я благодарю вас за представление, – отозвался синьор Бонди, отвесив легкий поклон в сторону графа.
– В таком случае, синьор, без сомнения, уже слышал о гибели «Санта-Лючии», – произнес сэр Харвей, – пассажирского судна, курсировавшего между Неаполем и Венецией, которое разбилось о скалы у берегов Феррары.
– «Санта-Лючия» разбилась! Не может быть!
Синьор Бонди тупо уставился на него и затем, так как все вокруг молчали, добавил:
– Я только сегодня вернулся из Константинополя, где находился по своим делам, на одном из моих собственных кораблей. Я тут же стал наводить справки, здесь ли Контратина, и мне сказали, что, хотя жилье для нее было снято пять дней тому назад, сама она еще не появилась. В письме, ожидавшем меня дома, сообщалось, что она должна была прибыть сюда на «Санта-Лючии». Вы совершенно уверены, что корабль погиб?
– Не только корабль, но и все пассажиры, кроме моей сестры и меня, утонули, – ответил сэр Харвей тихо.
Мужчина закрыл руками лицо. Он явно был глубоко потрясен.
– А Контратина? – спросил он.
– Кроме нас, больше никому не удалось спастись, – отозвался сэр Харвей.
– Я не могу поверить! Я должен разузнать об этом подробнее, – вскричал синьор Бонди и затем продолжал уже тише: – Вы видели ее на борту?
Вопрос его был обращен к Паолине, но вместо нее ответил сэр Харвей:
– Я видел ее в ночь перед бурей. Ей не терпелось попасть в Венецию, и она рано удалилась к себе в каюту, так как плохо переносила качку.
