— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — глухо произнес он. — И уж во всяком случае не тебе осуждать дитя, пришедшее в этот мир не по своей воле — пусть даже им был ты сам. «Если бы не я»… Какая чушь! Ты что же, думаешь, твои родители не понимали, на что идут? Ничего не знали о магии и амулетах?.. Очнись, Нейлар! Они оба были старше тебя нынешнего, и это был их выбор — стать мужем и женой, поселиться под одной крышей, зачать ребенка… Во имя богов, при чем здесь ты?! В чем твоя вина и с какой стати, позволь спросить, ты так упорно пытаешься взвалить на себя ответственность за чужие решения? Твою мать никто не принуждал к браку, твоего отца не приковывали цепями к колыбели, и, наконец, Кассандра Д’Элтара пришла к нам в дом по своей воле. Каждый поступил согласно собственному желанию! Да, оно дорого обошлось всем троим, но последнее, что кому-то из них пришло бы в голову — это обвинить во всем тебя. Так во имя какой великой цели ты сам суешь голову в петлю?.. Хочешь пострадать сразу за все человечество, хотя оно тебя об этом не просило? Искупить несуществующие грехи, назначив себя худшим из худших, на основании всего лишь одной ошибки? Или, обжегшись на молоке, умереть от жажды? Браво, Нейлар! Редкая способность делать выводы!
В голосе герцога зазвенела сталь. Ее острые, как бритва, грани рвали на части тонкие стенки прозрачного кокона — и Нейл внутри съежился, притих, в оцепенении наблюдая за тем, как рушится цитадель его с таким трудом обретенного спокойствия. Запах гниющих водорослей усилился. Окружающие поляну деревья потянулись к скамейке уродливыми ветвями, луна рассыпалась на пригоршню мутных осколков, а пруд исчез, оставив вместо себя грязную, зловонную лужу. Зачем?! У него ведь почти получилось!
— Вы… — прохрипел молодой человек, упершись загнанным взглядом в спину его светлости, — вы просто…
— Ничего не понимаю, так? — не оборачиваясь, закончил за него Кендал эль Хаарт. — Никогда не бывал на твоем месте, поэтому даже представить себе не могу, что ты чувствуешь? Ты это хотел сказать, Нейлар?
— Да! — едва ли не с ненавистью выдохнул тот, что есть сил вцепившись обеими руками в скамью. Мир, еще несколько минут назад бывший всего лишь видом из окна, изогнулся, одним ударом разнес стекло в мелкую пыль и обрушился на свою жертву, лишив ее всякой надежды. — Да!
Герцог коротко хмыкнул.
— Что ж, — проговорил он, — в таком случае ты меня сильно переоцениваешь. И мой опыт тоже: поверь, мне приходилось видеть и делать такое, чего я предпочел бы не касаться даже в мыслях. Мне приходилось убивать — по-настоящему убивать, полностью это осознавая — и таких же, как я сам, и других, тех, кто был заведомо слабее меня…
— Это была война!
— А это — жизнь, — отрезал его светлость, — пройти сквозь которую в белых одеждах не суждено никому. Мы люди, Нейлар, мы все несовершенны. И каждый из нас приходит сюда для чего-то — только чтобы понять, ради чего именно, приходится набить немало шишек. Себе, другим… «Не ошибается тот, кто ничего не делает», известная прописная истина, которую почему-то многие понимают навыворот! Сдаться, пустить все на самотек, превратившись в безмолвного наблюдателя — на самом деле это и есть самая страшная ошибка!.. Думаешь, я никогда не оступался? Не жалел ни о чем? Если бы! Но я каждый раз собирал себя заново, начинал всё сначала, как бы это ни было трудно. Я не опускал руки, хотя порой очень хотелось — так же, как сейчас тебе — потому что видел, чем это заканчивается. И меньше всего на свете я желал бы, чтобы мой сын, единожды споткнувшись, сам себя замуровал в стену из-за того, что не оправдал собственных ожиданий!
На бледном лице Нейла мелькнула кривая улыбка.
— Не беспокойтесь, — бросил молодой человек. — У Мелвина для такого конца слишком хорошая наследственность.
Он произнес эти слова не подумав, в припадке какой-то ребяческой злости, и в тот же миг внутренне весь содрогнулся, поняв, что и кому он сказал. На укрытую куполом поляну упала звенящая тишина. Герцог молчал. Он не шелохнулся в ответ, даже не повернул головы, только расправленные плечи словно окаменели, а сложенные за спиной руки на мгновение сжались в кулаки. Нейл пригнулся к скамейке. Все его обиды, все горести лопнули вдруг, как огромный мыльный пузырь, оставив после себя одно только растерянное недоумение, смешанное с мучительным, жгучим стыдом. Часто моргая, он оглядывался вокруг, словно очнувшись от долгого сна и еще не вполне доверяя тому, что видит, а испуганно трепыхающееся в груди сердце отстукивало в такт: «Что ты наделал? Что? Что?» Ставшие чугунными ноги намертво приросли к земле. Полуслепой мечущийся взгляд, наткнувшись на неподвижную фигуру на краю пруда, в страхе отпрянул. Что ты наделал, дурак? Что на тебя нашло?..
Нейл зажмурился. Прижав влажные от выступившего холодного пота ладони к таким же мокрым и холодным вискам, он беззвучно шевелил губами, силясь выдавить из себя хоть слово, разбить эту жуткую, неподвижную тишину, исправить то, что уже нельзя исправить, но ничего не выходило. Боги отняли у него дар речи, оставив только разъедающий душу стыд, чувство вины, огромным булыжником навалившееся на плечи, и память — в которой, как бы он ни сопротивлялся, один за другим вставали выцветшие обрывки из прошлого. Равнодушное лицо герцогини, холодно брошенное ею: «Это всего лишь царапина. Хватит плакать» — и ловкие пальцы, все в пятнах ожогов от алхимических опытов, бинтующие разбитую коленку. Стайка лопоухих пестрых щенков, жмущихся друг к дружке под брюхом у матери, оскал белых собачьих зубов, рывок назад, оседающая на лицо пыль — и спокойный, уверенный голос: «Ничего страшного, сын. Она защищала детей и испугалась куда больше, чем ты. Вставай» Серебрящиеся на солнце верхушки тополей Бар-Шаббы, длинный пустой коридор с высокой остроконечной дверью в конце, нервная дрожь — и твердая рука, ободряюще легшая на плечо: «Чистая формальность, Нейлар. Ты лучший из всего нынешнего набора, и они это знают не хуже меня»…
Где-то внутри него тоскливо взвыл похоронный оркестр. Страдалец несчастный! Как у тебя только язык повернулся брякнуть такое — ему, человеку, которому ты всем обязан, тому, кто практически всю твою жизнь изо дня в день стоял за твоей спиной, в любую минуту готовый протянуть руку помощи? Как ты смел его упрекать? И чем!.. Нейл, стиснув зубы, зажмурился еще сильнее.
А потом услышал сухой шорох высокого камыша и бесстрастный голос:
— Ты прав. Не я дал тебе жизнь. Может быть, и еще чего-то не додал, тебе виднее… Но я никогда не делал различий между тобой и твоим младшим братом — не из-за вашей матери, а только потому, что для меня этой разницы нет. Вы оба мои сыновья. И ты — ты мой сын, Нейлар.
Последние слова его светлости, в которых звучала неприкрытая горечь и еще что-то, глубокое и древнее, как сам мир, заставили молодого человека опустить голову еще ниже, едва не уткнувшись носом себе в колени. Никогда еще ему так отчаянно не хотелось провалиться сквозь землю — прямо сейчас, сию же минуту, чтоб даже духу его здесь не осталось!
Тихое пение камыша стихло. Заскрипели подошвы, раздался глухой звук приближающихся шагов, и на скамью упала тень.
— Отец… — жалко пробормотал Нейл едва слышным, срывающимся шепотом. — Я… Я не знаю, зачем я… Ради всего святого, простите меня! Это… Всё, что я вам наговорил — чушь и глупость! Я никогда даже не думал…
