— Ох, какое дело хорошее, нужное! — поддержала мою маленькую ложь другая бабушка, постарше и с белоснежной гулькой на голове.
— Здесь он, Пашка, куды бы делси? — вступила в разговор третья, со светло-фиолетовым каре.
— Да-а, здесь, — кивнула и первая. — С матерью живёть. Эх, такой мужик, а бобыль бобылём.
— Ты, девонька, поосторожней с ним, — напутствовала вторая. — У него седина в бороду, бес в ребро.
— Точно, точно! — закивала обладательница очков. — Дюже до баб охочий. Глазюками своими поведёть — и готово!
— Угу, он такой. Усё бабам нервы крутыть, — подтвердила баклажановолосая.
— Спасибо, приму к сведению, — я выдавила очередную улыбку и направилась к подъезду, откуда как раз вышла девушка с собачкой. Очень удачно вышла, мне в домофон звонить не пришлось.
Вот вам и заочное знакомство с папенькой! Его похождения даже старушки у подъезда обсуждают. Хорошо, что случайные собеседницы оказались разговорчивыми, только вот сколько в сказанном правды? Я готовилась к худшему, но всё же тешила себя надеждой, что сплетники чаще всего очень приукрашивают действительность, так что пока сама не увижу родителя, окончательных выводов делать не буду. Но раз у него нет семьи, я не буду особо деликатничать и юлить. Поднимаясь в лифте на седьмой этаж, достала смартфон и открыла галерею. Надо сразу показать ему фотки, а то вдруг даже не выслушает.
Подойдя в тёмно-коричневой двери, где блестящими циферками значилось «25», ненадолго замерла в нерешительности, а потом позвонила. Сердце стучало как бешеное. А если дома никого? Или не захочет открывать? Или мама его откроет? Как бы у старушки сердце не прихватило из-за неожиданного явления внучки.
Послышался щелчок замка и дверь приоткрылась под рукой достаточно высокого и всё ещё очень привлекательного мужчины, который оглядел меня с любопытством и даже интересом. Этого ещё не хватало!
— Да? — приподнял брови он.
— Павел Николаевич Старовойтов? — спросила я чисто из вежливости, потому что абсолютно точно узнала парня с фотографии, который сейчас превратился в зрелого мужчину. Ухоженный, с подтянутой фигурой, он, как я уже поняла, продолжал покорять женские сердца. В его тёмных волосах виднелись лишь редкие ниточки седины, лицо выглядело достаточно молодо (они с Василием должны быть примерно одного возраста, плюс-минус пара-тройка лет) и притягательно, не похоже, чтобы родитель злоупотреблял алкоголем.
— Он самый, — отец вперил в меня внимательный взгляд ясных пронзительно-голубых глаз. Родных глаз.
— Я Ангелина Яснопольская, дочь Ольги Михайловны Яснопольской, с которой вы вместе учились, — и протянула ему девайс, где показала сначала их с мамой фотку, а потом уже мои с ней. — Или правильнее будет сказать Ангелина Старовойтова?
Мужчина сдвинул брови, нервно оглядел лестничную клетку и с явным недовольством позволил мне войти. Хорошо хоть дверью перед носом не хлопнул и на порог пустил. Я ступила на коврик в коридоре, за спиной хлопнула дверь, но на этом продвижение в стан противника застопорилось.
— Дальше не приглашаю, разговор будет коротким, — хозяин дома был резок и раздражён. — Говори сразу, чего ты хочешь, Ангелина? Денег? Или претендуешь на квартиру? Так отцовство ещё установить надо, не факт, что я был у Ольги единственным, на неё многие заглядывались… А даже если и я отец, то что с того? Она сама виновата, что плохо предохранялась и таблетки не пила.
У меня просто дар речи пропал. Да уж, приплыли. Вот тебе и «Как ты, дочь? Как мама?» и тому подобное. Размечталась. Вот, значит, ты какой, Павел Старовойтов, во всей своей отравляющей красе. От его возмутительных слов стало так обидно за маму! А ведь она столько лет плакала над его снимком, так горько плакала. Да и у меня самой подступили слёзы, но нельзя, не сейчас, не при нём.
Глава 46
— М-да, папаша, какая же ты всё-таки сволочь. — сказала, когда немного взяла себя в руки. Продолжать изображать приветливость не было никаких сил. — Не надо мне от тебя ничего. Просто в глаза твои бесстыжие хотела посмотреть. В такие же глаза, как и у меня, если ты не заметил. Вот, подарок тебе ко дню рождения привезла, как раз им в тон. На добрую память, — я сунула в его руку коробочку с галстуком и зажимом.
У меня был огромнейший соблазн, как и грозилась, швырнуть ему подарок в лицо и устроить скандал, чтобы сбежались соседи. Пусть бы все узнали, какая сволочь Павел Старовойтов. Тогда бы он больше не смог тут жить и спешно искал место для переезда. Но не стала, Бог ему судья. А ещё с особой ясностью поняла, почему мама отказалась просить его о помощи. Да мне бы самой кусок в горло не лез, если бы был дан его рукой. Куда сильнее боли, злости, негодования и возмущения во мне кричало разочарование.
Мужчина молчал и продолжал напряжённо смотреть на меня, сжимая в руке несчастную коробочку. А я развернулась и вышла, громыхнув тяжёлой дверью. Меня душили слёзы, но я держалась. Внизу старушечий всевидящий десант, надо отойти подальше, а там уж дать волю своему горю. Вылетев из подъезда, неимоверным усилием воли заставила себя скривиться в улыбке и сказать бабулькам пару благодарственных слов, после чего сделала знак Диме, наблюдавшему за мной из авто, и стремительно направилась к ближайшему скверу. Беседка с широкими скамьями, вокруг с десяток деревьев, усыпанных зелёной листвой и готовых скрыть от чужих глаз. Это именно то, что мне сейчас нужно!
Краем уха услышала, как хлопнула дверца машины: Зарецкий направился за мной. Я ускорилась, рыдания рвались наружу. Нет, это не отец уходил сейчас из моей жизни, а мои чаяния и надежды, бережно хранимые с самых юных лет. Наверное, многие дети, не знающие кого-то из родителей, представляют их замечательными людьми и думают, что стоит с ними встретиться — и всё будет хорошо. Да, глупо было предполагать, что этот мужчина меня примет или хотя бы встретит по-человечески. Я для него чужая, результат ошибки молодости, а о таких ошибках мало кто любит вспоминать.
Но я ни секунды не жалела, что приехала сюда. Неизвестность куда хуже любой самой страшной правды. Теперь я смогу с чистой совестью вычеркнуть этого человека из нашей с мамой памяти и жить дальше. Только боль от этого не стала слабей. Плотину моего самообладания прорвало, горячие слёзы потоком хлынули по щекам. Я стояла и плакала, а Дима… Он подошёл, прижал меня груди, как когда-то давно я прижимала его, десятилетнего мальчишку со сбитыми коленками, и гладил по голове, пока я сотрясалась от рыданий, давая выплакаться у него на плече. Мы вновь поменялись местами, теперь не я поддерживала его, а он меня.
Что бывший воспитанник бормотал, почти не понимала, но от звука любимого голоса и тепла сильных рук становилось легче. Он усадил меня на скамью и слегка укачивал, а я всё плакала и плакала (словно выливая наружу то, что накопилось во мне за двадцать восемь лет жизни без отца), прижимаясь к нему и почти растворяясь в его надёжных объятиях. А потом почувствовала, как быстро бьётся Димкино сердце. Точно так же, как и моё.
