За столом сидел пожилой человек с неопрятными черными космами, беспорядочно падавшими ему на плечи.
Темные очки скрывали его глаза, но те, кто сидел напротив, хотя и не видели выражения этих глаз, испытывали неприятное ощущение, что за ними наблюдают. И не просто наблюдают: невидимые глаза как будто заглядывали в самую глубину души.
— Этот человек пугает меня! — признался сэру Антони один светский денди. — В нем есть что-то сверхъестественное, и я готов поклясться, что он способен читать мысли!
— Меня бы это не удивило, — ответил сэр Антони. — Слава Богу, я никогда не имел с ним дела, но все, кому приходилось прибегать к услугам Растуса Груна, говорят одно и то же: он ясновидящий или колдун.
— Будь моя воля, его бы повесили! — в ярости закричал светский бездельник.
— Ну, надо совсем потерять рассудок, чтобы обращаться к такому типу, — заметил сэр Антони. — Почему бы тебе не приберечь свои деньги, вместо того чтобы бросать их на ветер?
Не встретив понимания, денди счел за лучшее удалиться.
Сэр Антони между тем подумал, что тот не ошибался насчет Растуса Груна.
Было в нем что-то, вызывавшее неясное беспокойство. Растус Грун казался слишком проницательным для обыкновенного ростовщика.
Тем временем Растус Грун говорил тихим. но хорошо поставленным голосом:
— Думаю, Доусон, что Маркесс уже достаточно намаялся в ожидании. Теперь он будет сговорчивее.
Человек, к которому обращался Растус Грун, поднялся из-за своего стола в соседней комнате, такой же неприглядной, как я главная, только еще меньше, и подошел к двери, соединявшей обе комнаты.
— Дело Маркесса у вас? — спросил он.
— Да, оно как раз передо мной, — ответил Растус Грун. — Маркесс растратил все, что я ему одолжил, на падших женщин и пьянство..
Он выпил, наверное, целое озеро спиртного!
— Мне этот субъект глубоко отвратителен, — сказал Доусон, — и, по-моему, нет никаких надежд на то, что он исправится.
— Согласен, но все же он Маркесс!
Доусон промолчал, а его хозяин, казалось, глубоко задумался.
Затем он резко сказал:
— Приведите его!
Доусон вышел из комнаты, пересек коридор и вошел в комнатушку размером едва ли больше буфета.
Ее окна выходили на грязный задний двор.
Маркесс в свои тридцать три года мог бы быть цветущим молодым человеком, но годы разгульной жизни, ночи, проведенные в увеселительных клубах, питейных заведениях и игорных домах, сделали свое дело.
Теперь перед Доусоном был толстяк с красным одутловатым лицом и выраженным брюшком. Его глубоко посаженные глазки окружали глубокие морщины.
При виде Доусона Маркесс вскочил со стула, на котором сидел до того, и возмущенно заговорил:
— Сколько можно заставлять ждать! Ваш хозяин, похоже, забыл про меня!
— Он готов принять вас, милорд, — ответил Доусон и прошел вперед, чтобы открыть перед клиентом дверь.
Маркесс постарался распрямить плечи и поднял голову.
Растус Грун продолжал читать и даже не взглянул на вошедшего.
Казалось, ростовщик еще больше углубился в бумаги, которые были разложены перед ним на столе.
В мерцающем пламени свечей казалось, что на его спине вырос огромный горб.
— Вы заставили меня долго ждать! — надменно произнес Маркесс.
— Садитесь! — тихо предложил Растус Грун.
Что-то похожее на угрозу слышалось в этом тихом голосе.
Маркесс уселся на жесткий стул» с прямой спинкой, который стоял с его стороны стола.
— Послушайте! Мне нужен новый заем, и, я думаю, проценты, под которые я получил предыдущий, превосходят все разумные пределы!
Он замолчал, но, поскольку Растус Грун не проронил ни слова в ответ, Маркесс заговорил снова:
— Я готов предложить вам двадцать процентов и ни пенни больше, понимаете?
Растус Грун поднял голову.
— А я не готов, милорд Маркесс, снова одалживать вам деньги и желаю, чтобы вы немедленно возвратили ваш прежний долг.
Повисло тяжелое молчание. Потрясенный Маркесс уставился на ростовщика.
Постепенно на его лице отразился такой ужас, что, казалось, глаза Маркесса были готовы вылезти из орбит.
— Вы — желаете вернуть — ваши 30 000 фунтов?
— Немедленно!
— Но вы знаете не хуже меня, что мне негде взять такую сумму!
— Тогда вам остаются две возможности.
Неловкое молчание длилось до тех пор, пока Маркесс не спросил гораздо тише, чем раньше:
— Какие же?
— Отправиться в долговую тюрьму или подписать эту бумагу.
— Что это за бумага?
— Это документ, по которому в мою собственность отходят пятьсот акров земли с южной стороны ваших владений, включая селение Лауэр-Рауден и сланцевую шахту.
Маркесс смотрел на ростовщика, словно лишившись на мгновение дара речи.
Затем он быстро произнес:
— Эти земли не отчуждаемы.
— Не правда, милорд, — ответил Растус Грун, — не тратьте мое время, заставляя меня Слушать эту глупую ложь. Эти земли были присоединены, когда ваша мать выходила за вашего отца. Они так же включают Дауэр-Хаус, который находится в более сносном состоянии, чем Рауден-Холл.
— Откуда вам это известно? — почти прокричал Маркесс. — Какого дьявола вы разузнавали все обо мне?
— Да, разузнавал, — спокойно отозвался Растус Грун. — И я не намерен, милорд, швырять свои деньги на ветер.
Он немного помолчал и продолжал:
— Когда я дал вам взаймы 30 000 фунтов, вы говорили мне, что собираетесь восстановить усадьбу, снова начать обрабатывать поля, тем, кто вернулся с войны, дать работу, которая им так необходима. Вы не выполнили ни одного из этих обещаний!
Маркесс понурился.
— Лондон дьявольски дорог, тех денег было недостаточно.
— Можете не вдаваться в подробности, как именно вы потратили те деньги. Рубиновое ожерелье, которое вы подарили Бит О'Маслин, едва ли имеет отношение к выращиванию урожая или К восстановлению шахты.
— С какой стати вы совали нос в мои дела? — возмутился Маркесс. — Это мое дело, как я трачу свои деньги!
— Это мои деньги, — напомнил Растус Грун, — и вот почему, : милорд, вы подпишете эти бумаги — или последствия не заставят себя ждать.
Повисло долгое молчание.
Наконец Маркесс осознал, что проиграл полностью, и опустил глаза на документ.
Растус Грун подтолкнул бумагу к нему.
