Я и подумать не могла, что самолет внутри может так выглядеть. Откуда простой смертной знать? Возможно, здесь стены платиной отделаны, и золотой унитаз рубинами инкрустирован. Я ж в этом ни бум-бум.
Где родная таможня? Паспортный контроль? Выходит, мы круче президента?
Я открывала и закрывала рот, совсем как та рыбка в аквариуме, тщетно пытаясь переварить информацию.
— Жаль, ты пропустила Барселону, — невзначай обронил фон Вейганд. — Сейчас мы летим в Бангкок.
— Что? — пораженно шепчу я.
Смотрю в иллюминатор, потом — на своего тюремщика, снова вниз и обратно. В моей голове не укладывается ничегошеньки.
— Ты была без сознания почти сутки, — услужливо поясняет фон Вейганд. — Я знал, ты попробуешь бежать. Я надеялся, ты не настолько дура, но мои надежды не оправдались.
Почти сутки! Топор врезается в мой задеревенелый мозг.
Почти сутки мои близкие понятия не имеют, что со мной происходит. За это время мама успеет сойти с ума, поднять на ноги милицию, МЧС и всех гадалок в радиусе минимум десяти тысяч километров.
Судорожно роюсь в карманах, но не нахожу мобильный.
— Твой паспорт у меня, не волнуйся. Граждане Украины свободно получают визу в аэропорту Бангкока, если останутся в стране не более пятнадцати дней. Кроме того, я велел собрать самое приличное, что есть в твоем шкафу, поэтому с одеждой проблем не возникнет.
Господи, о чем он? Какая разница! Насрать мне на тряпье и прочие мелочи. Главное — позвонить маме. Она там с ума сходит.
— Мне нужно… пожалуйста, дай мне телефон… — начинаю говорить и умолкаю под насмешливым взглядом.
— На борту самолета нельзя использовать мобильный, — с расстановкой произносит фон Вейганд.
— Мне надо позвонить! — повторяю с нажимом. — Пожалуйста… я должна сказать маме…
Идиотское чувство. Идиотская просьба. Ему доставляет удовольствие разыгрывать спектакль, но внутри меня все клокочет. Ничего не может быть хуже, чем ощущение собственного бессилия. Ловушка захлопнулась, и ты тщетно скребешься о бетонные стены, кричишь, рыдаешь… смысла нет.
По ту сторону все решает палач. Твой палач на сегодня. Возможно, навсегда.
— Почему ты раньше о маме не думала? Когда убегала? — насмешливо растягивая слова, говорит он. — Не уверен, что разрешу тебе кому-либо звонить. Ты исчерпала кредит доверия.
— Пожалуйста, — хрипло шепчу, пока глаза наполняются слезами.
Мучительно тянет разрыдаться, наорать на него. Я успею сделать все это позже, когда поговорю с мамой и постараюсь объяснить ей скоропостижный отъезд.
— Пожалуйста.
Ледяной тон рушит хрупкие надежды:
— Раздевайся.
Воспоминания свежи, отдают болезненной пульсацией в щеке. Сжимаю израненную руку в кулак, невольно морщусь. Только не сейчас. Только не так. Я не смогу перенести это снова.
— Хочу в туалет, — облизываю пересохшие губы.
Это правда. Хочу и уже давно. Хоть маленькая, но отсрочка перед неминуемым. Время на «подумать».
— Иди, — соглашается фон Вейганд, нажимает очередную кнопку.
Открывается проход. Прямо как дверь лифта.
Пора привыкать к новому и необычному. Что еще на этом самолете затаилось? Будь я в состоянии шутить, то пошутила бы про теннисный корт, но я не в состоянии.
Самая крутая ванная комната на свете. Привычные темные тона, мрамор, золото, бриллианты.
Лифт закрывается. Значит, никто не собирается следить за тем, как я писаю. Отлично.
Нехилых габаритов душевая кабина с дымчатым стеклом, раковина, унитаз и биде. Всё перламутрово-черного цвета. Зеркала повсюду. Куча их.
Что будет с Даной теперь? Получается, я ее подставила.
«Подумай о себе, альтруистка конченная», — советует мозг.
Вода включается по собственной инициативе, стоит поднести ладони — срабатывает фотоэлемент. Это не раковина, это произведение искусства. Умываюсь, осматриваю изуродованные ногти. Конечно, не критично, кое-где запеклась кровь, ничего серьезного. Маникюр стоит обновить.
Мысли путаются. Ничто не помогает собраться с духом.
Вспоминаю, как Дана перезванивала мне, объясняла, что не могла предупредить о делах Доктора и Стаса, говорила, что собиралась рассказать, но любимый бандит запрещал болтать лишнее, а она не способна предать его. Черт, предать. Меня же никто не предал, да?
Думаю, в какой кошмар превратилась вполне себе солнечная жизнь. Не успеваю насладиться отчаянием. Плавное движение потайного механизма. Шаги, от которых теряется мой пульс.
— Раздевайся, — приказ обжалованию не подлежит.
Я не могла любить этого ублюдка. Не могла.
«Перед смертью не надышишься», — повторяю, пытаюсь успокоиться.
Начинаю с кроссовок и смешных розовых носков с Микки-Маусами. Кафель (мрамор?) приятно холодит ноги, отрезвляет, вдохновляет. Стараюсь все мысли сосредоточить исключительно на черном с мерцающими серебристыми прожилками кафеле.
Стесняюсь смотреть. Освещение приглушенное, но все равно стеснительно. Почему он всегда одет, а я как дура голая?
Стягиваю многослойный наряд.
От Киева до Бангкока часов десять лететь без дозаправки. Сколько от Барселоны? Сколько мы уже миновали?
Ветровка, безразмерные спортивные штаны, футболка.
Стараюсь не думать о планах на долгий полет.
— Хватит, — следует новое распоряжение.
Стою в «счастливом» (хотя какой он счастливый?) лифчике и белых трусиках в голубой горошек, хотя не горошек, а скорее маленькие такие птички, которые издалека… Не важно.
Господин фон Вейганд приближается ко мне с видом сытого зверя, и я вынуждена отвести взгляд. Мистер Секс. Два метра чистого удовольствия. Какой же он все-таки здоровенный! Босиком ощущаю собственную ничтожность особенно явно.
Фон Вейганд берет меня за подбородок, заставляет посмотреть вверх.
— Семья не станет искать тебя в ближайшее время, звонка они не ждут, потому что уверены в твоем благополучии. Я обо всем позаботился. Если я захочу, тебя никогда не найдут. Понимаешь? Ты совершенно не ценишь хорошее отношение.
Мягкая улыбка совсем не сочетается с ядом, пропитавшим безразлично-ледяной голос.
— Все честно. Я предупреждал. Если разочаруешь меня, придется твоим родителям навсегда забыть, что у них есть дочь.
Он отступает, делает несколько шагов и останавливается сзади.
— Никаких иллюзий, — касается губами виска.
Некогда счастливый лифчик падает на пол, и фон Вейганд больно сжимает грудь, заставляя дернуться, но не закричать. Глотаю эмоции, отправляю их на дно, подальше, в пропасть.
