— I received no instruction as to it, (Не получал никаких инструкций относительно этого,) — заявляет небрежным тоном.
— And now you are going to massage me, (И сейчас собираешься массажировать меня,) — роняю пульт, машинально стараюсь отползти назад вместе с креслом.
— It is up to you, (Как пожелаешь,) — бросает невозмутимо. — You decide. (Решай.)
Начинаю усиленно сомневаться в его гействе.
— You look nervous, (Выглядишь нервной,) — озвучивает очевидный вывод.
Ну, трудно расслабиться, когда внушительных габаритов шкаф лезет с приставаниями.
Не смей посягать на мою давно поруганную честь, дьявольское отродье!
Руки прочь от советской власти.
— And what if baron Wallenberg finds out? (Что если барон Валленберг узнает?) — намекаю вкрадчиво.
— He already knows, (Он уже знает,) — раздается убийственный ответ.
— Sorry — but how? (Прости — но как?) — паникую, испуганно оглядываюсь по сторонам.
Подозреваю, фон Вейганд слишком привязан к постельным игрушкам, чтобы далеко их отпускать. И где же он притаился? В шкафу с зеркальными дверцами или за мрачной гардиной?
Выходи, милый, не стесняйся.
— Cameras are installed in all the rooms besides bathroom, (Камеры установлены во всех комнатах кроме ванной,) — поясняет невинно и, замечая прострацию на физиономии собеседницы, добавляет: — I see you had no idea about it. Anyway I received no instructions as to cameras so… (Вижу, ты понятия не имеешь об этом. В любом случае, я не получал никаких инструкций относительно камер, поэтому…)
Приятно, если на свете живут люди, способные удивлять до потери речи. Очень часто, практически регулярно, все больше и больше. Пока тебя напрочь не перекосит от столь чудесных неожиданностей.
— Что за дерьмо здесь происходит?! — поток эмоций захлестывает. — Слышишь, а?!
Вскакиваю, устремляюсь в центр комнаты, лихорадочно оглядываюсь.
— Где твои долбанные камеры? Где?! — голос срывается, продолжаю сквозь хрип: — Кто дал тебе право устраивать этот греб*ный цирк? Поиграем как в Бангкоке, устроим зрелищное шоу за стеклом, взорвем эфиры… это перебор, это слишком… Ты окончательно чокнулся, да?..
Трель мобильного прерывает излияния раненой души, вынуждает подобраться и приготовиться к опасной битве. Принимаю вызов, смело признаюсь.
— Ненавижу.
— Соскучился, — парирует фон Вейганд и, судя по тону, нагло ухмыляется.
— Нас снимают, — не вопрос, скупое уточнение.
— Не исключено, — издевается мерзавец. — Повернись чуть вправо, подними голову выше и пошли воздушный поцелуй.
Смиренно исполняю приказ за исключением единственного пункта. Вместо поцелуя демонстрирую неприличный жест.
А что? Почему бы не воспользоваться удачной возможностью? Особенно, учитывая географическое расстояние. Когда еще спустят с рук такое возмутительное хамство?
— И почему же в туалете камер не поставил? — злобно шиплю.
— Не хочу смущать Дориана, — нарочно выбивает из колеи.
— А меня? Меня, значит, можно и нужно смущать? — впадаю в истерию. — Где успел применить шпионские штучки? Во всех гостиницах, где мы останавливались? В особняке? В квартире моих родителей?
— В твоей квартире, — и суть обнажается лишь после прибавки: — В твоей киевской квартире.
Приземляюсь на ламинат, подкошенным деревом падаю вниз, но уперто отказываюсь терять сознание.
— И… и что ты видел? — слабею всем телом, немею и трепещу в тревожном предвкушении ответа.
— Видел, как ты чуть не трахнула своего Стаса после нашей встречи на благотворительной вечеринке, — произносит нарочито равнодушно, будто рассуждает о самых заурядных вещах. — Видел бандитов, видел, как звонила мне раз за разом в надежде получить денег.
Ярость и стыд переплетаются, затягивают в пугающую воронку. Краска заливает щеки, пальцы дрожат, еле удается удержать телефон.
— Господи, — срывается против воли.
— Не совсем, — недобрый знак.
Похоже на сон, на жуткий ночной кошмар истерзанного разума. Надо бы пошутить на счет Hellraiser, впрочем, на стеб абсолютно не прет.
— Ты специально все подстроил, — выдвигаю справедливое обвинение.
— Стас и его долг? — презрительно хмыкает. — Нет.
— А что тогда? Пари? Намеренно вынудил поспорить, чтобы жертва добровольно прыгнула в подвал? — здесь уж точно отвертеться не светит.
— Ты сама сделала выбор, — знакомая насмешка. — Я предупреждал.
У расстояния есть не только плюсы, но и минусы. Например, если человек далеко, нельзя впиться ему зубами в глотку. И придушить тоже не выйдет. Даже избить ногами не получится. Сплошные обломы.
— Уверен в победе, — констатирую факт.
— Не то чтобы уверен, просто никогда не проигрываю, — упивается превосходством.
— Пора менять правила, — резонно требовать моральную компенсацию.
— Попробуй, — подстегивает к наглости.
— Две дополнительные недели, пусть будет два месяца на развитие бизнеса, а не полтора.
— Согласен, — медлит и спрашивает: — Серьезно надеешься, что поможет?
«Дура, — взывает внутренний голос. — Надо было просить больше».
— Сделаю тебя и за этот срок, — вырубаю мозг, утвердительно киваю, работаю на камеру.
— Договорились, — обманчиво мягко, почти нараспев произносит фон Вейганд: — А когда срок выйдет, я нагну и поимею тебя так, как никогда прежде.
Нажимает на отбой, завершает разговор, оставляет без прощальных слов.
Вообще, без слов.
Не злюсь, не боюсь, забываю о негодовании. Тупо теку в лучших традициях пошлых любовных романов. Теку и не могу остановиться, не властна ударить по тормозам.
Кто преступил запрет однажды, перешагнет тонкую грань опять. Симфония боли и наслаждения — прекрасна. Притягательна и опасна, искушает, совращает, обращает в порченный плод, не выпускает из губительной хватки острых когтей.
Но в мире, сотканном из тысячи контрастов, невозможно судить, что есть добро, а что есть зло.
Трудно сказать, какая команда ближе, какую считаю своей…
— So what about massage? (Так что с массажем?) — врывается в сладкие раздумья Дориан.
Одариваю лже-супруга убийственным взглядом, молча поднимаюсь, направляюсь к сумке, достаю заранее припасенный ежедневник.
— Not now, (Не сейчас,) — отмахиваюсь от почетной милости, спешу скрыться в туалете, оказаться в уютном одиночестве, подальше от раздражающей яркости софитов и повышенного уровня внимания к моей скромной персоне.
