— О, — пушистые ресницы возмущенно трепещут.
— Пригласите следующего, — прошу ненавязчиво, интеллигентно прощаюсь: — Спасибо, до свидания.
— А просто сказать ему, что у нас закрыт набор переводчиков? — Маша провожает хрупкую фигурку скорбным взором.
— Это скучно, — усмехаюсь. — Dorian, did you like him? (Дориан, он тебе понравился?)
— Not really, (Не особо,) — признается с долей брезгливости.
Наш человек, зря фон Вейганд так жестоко шутил над беднягой. Никакой он не гей, и даже не метросексуал. Хоть где-то подфартило.
Да что скрывать! Я просто баловень Фортуны.
***
Вечером, насладившись расслабляющим душем, сижу на постели со своим верным ноутбуком. Гуглю фото Роналду, любуюсь, пробую проникнуться.
Ну, а че?
Кумир миллионов. Нечего теряться, нужно фанатеть в полную силу.
К Джерарду Батлеру шеф-монтажник ревновать отказался. Кстати, зря. Вот пересечемся с героем моих развратных сновидений на гостеприимных просторах Голливуда и — к черту верность, понесусь на скоростном экспрессе прямиком в искусительный Ад.
Следует избрать более растиражированный типаж, тогда вызовем эмоции посерьезнее.
С Робертом Паттинсоном у меня давно не сложилось. Конечно, не сложилось и не надо. Не судьба, ничего не попишешь. Как говорится, мы чересчур разные, не обнаружили точек соприкосновения или попросту плохо искали.
Поэтому вся надежда на Криштиану.
— Ах, ты мой сладкий пупсик, — щебечу ласково, тискаю за щечки.
Ну, а че?
Пусть метросексуал, зато состоятельный и популярный. Пусть не брутал, зато торс невероятный.
Между прочим, фон Вейганду не мешает подкачаться. Окружил госпожу своего сердца шикарными парнями, Дориком и Роналду, а за кубиками пресса не следит. Если дальше продолжит заливаться виски, то раздобреет, точно на дрожжах. Сейчас он еще выглядит сносно, однако через несколько лет…
Закрываю ноутбук, сжимаю крепко-крепко.
Думать больно. Но не думать не получается.
Злюсь и скучаю. Задыхаюсь, погибаю, подыхаю. Подбираю тысячу блеклых эпитетов, слов, которые никогда не отразят истинное состояние.
Подвешенное состояние. Состояние без него.
Мир застыл. Остался только вакуум. Больше ничего.
А я словно балерина из музыкальной шкатулки. Не в смысле стройная красавица, а в смысле вращаюсь по кругу до бесконечности. Трепыхаюсь, метаюсь из стороны в сторону, но не вырываюсь за пределы ловушки. Застыла на месте. Движений много, толку ноль.
Фон Вейганд следил за мной.
В твоей квартире. В твоей киевской квартире.
Значит, видел, как я страдала и убивалась по нему, как рыдала, напивалась и засыпала на коврике возле кровати. Смотрел, как я постепенно прихожу в чувство, стараюсь склеить жизнь заново, пытаюсь соединить острые осколки. Как делаю первые несмелые шаги к избавлению от пагубной зависимости, как обсуждаю авантюрный бизнес вместе с Машей, как часами треплюсь по телефону с мамой, успокаивая ее на счет неудачи с Испанцем, уверяю, что не умру в одиночестве и непременно выйду замуж.
Забавно, фон Вейганд наблюдал, как я слушаю интервью с его дедом. Всегда находился рядом, незримо, почти не ощутимо, но был со мной.
Увидимся.
Вот что подразумевалось под этим обещанием. Никакого прощания, наоборот, скорая встреча.
Никто не бросал меня, никто не отпускал. Ни на день, ни на час, ни на миг.
«Алекс-контроль» — и вы всегда под присмотром.
Что теперь? Плакать или смеяться? Врезать в челюсть или воспользоваться папиным ружьем?
Поясните тупице — зачем пропадать и возвращаться вновь?
Проверял на вшивость, тестировал на верность, изучал крепость чувств, исследовал под микроскопом чужие эмоции. Не сразу же дарить миллиарды сомнительной провинциалке.
Или нет.
Причина другая, странная и безумная, под стать характеру фон Вейганда. Такая странная и безумная, что придет мне в голову лишь после кропотливого анализа.
…ты чуть не трахнула своего Стаса…
Знал, что я соблазняла этого ублюдка Стаса, что обратилась за помощью аккурат после встречи с господином Вознесенским, что если бы не бандитские угрозы, то не сдалась бы, не приползла с повинной.
Знал и не убил.
Даже когда я несла всякую чушь. Даже когда хотела напиться, желая преодолеть приступ паники. Даже когда…
«Ты идиотка, Подольская», — нарушает тишину голос внутри.
Фон Вейганд любит меня. Любит очень давно. Любит.
«Гениальное открытие, станешь Нобелевским лауреатом, — не хочет затихать упертый скептик. — Давай разводи сырость — рыдай, рви простыни, бейся в истерике».
— Нет, не буду плакать, — улыбаюсь. — Повода нет.
Посылаю воздушный поцелуй в неизвестность, выключаю свет, сползаю под одеяло.
Медленно провожу пальцами по ладони, с благоговейным трепетом касаюсь взмокшей кожи, а после резко прижимаюсь губами к рваным линиям общего шрама.
— Общего, — выдыхаю судорожно, жмурюсь, сдерживаю всхлип.
Слишком личное, слишком интимное. Никому не покажу. Не сейчас.
Пред мысленным взором мелькают вспышки воспоминаний, хаотичными молниями режут мятущееся сознание.
Стол, разукрашенный нашей кровью. Общей кровью.
Подвал, пропитанный нашими страхами. Общими страхами.
Снег, затопленный моими слезами. Воздух, пронизанный его признаниями.
Все только наше.
Все общее.
В груди невыносимо тесно. Сердце сжимается, будто в судороге, дает перебой, с трудом оживает в неровном ритме.
Не мое сердце…
Кажется, начинаю понимать, почему этот упертый гад не звонит. Элементарно боится слететь с катушек и примчать сюда, надавать по первое число за кремацию и урну, за прогулку под дождем и кучу других мелких пакостей, которые я позволила и намереваюсь позволить в ближайшем будущем.
Боится, потому что любит.
Потому что когда любишь, то боишься. Не за себя. Боишься и оберегаешь. Всегда.
***
Недостающий программист найден, штат сотрудников полностью укомплектован, реклама запущена в массы, перспективный сайт стартовал с места и, хочется верить, не в карьер. Свадебный наряд подобран, аксессуары тоже приобретены, разнообразные финтифлюшки к торжественному мероприятию закуплены. Заказан неприлично длинный лимузин, разосланы приглашения гостям в неприлично дорогой ресторан.
Наше веселое трио отправляется в тур по городам бескрайнего государства. Я, Маша и Дорик ищем партнеров для сотрудничества в брачных столицах Украины.
