— Распелась? — не скупится на сарказм.
— Тебя разочаровал «Черный плащ»? — не обессудьте, Одесса обязывает.
— Меня очаровала урна, — елейно произносит фон Вейганд.
— Да, это оригинально, с налетом декаданса, — тут не поспоришь. — И, между прочим, в рамках твоего маньячного образа.
— Забавно, у некоторых народов существовал любопытный обычай: когда умирает муж, жену хоронят вместе с ним, — сообщает невинно, подчеркивая главное: — Хоронят заживо.
Вероятно, стоило испугаться, встрепенуться, чуток напрячься и попереживать. В конце концов, открылось столько неожиданных фактов и обстоятельств. Ну, а серьезные решения не принимаются сгоряча, требуют отдельного осмысления.
Но о чем речь?! Я и осмысление извечные антонимы.
Сладостная эйфория стремительно овладевает жалкими остатками мозга и с мясом вырывает тормозную педаль.
— Теперь не отвертишься! — с наслаждением выношу вердикт.
— Поясни, — искусно изображает недоумение.
— Ты сделал мне предложение, — гордо плюхаюсь на крышку унитаза. — Лора Подольская скоро свяжет себя узами брака, зато Лора Бадовская свободна как ветер. Поэтому не тяни резину, разводись, готовь пышную церемонию — тортик размером с одноэтажный дом, фанфары и фейерверки, отряд голубей, золотую карету…
— Я что-то пропустил? — интересуется вкрадчиво.
— Да, — киваю, продолжая скороговоркой: — Помнишь, ты хотел убить Сильвию? Убивай. Я только «за», подписываю индульгенцию. Ходят слухи, будто на чужом несчастье своего счастья не построить. Забудь. Бред и постная фигня, оправдание для неудачников. Убивай, не парься, чтоб к моему возвращению…
— Тортик, фейерверк, голуби? — кажется, конспектирует.
— Шучу, — закрываю глаза, кусаю губы, сдерживаю истеричный всхлип, отделываюсь рублеными фразами: — Шучу про голубей. Слишком заурядно. Вычеркивай. Фанфары и карета. Смотри, не забудь.
Снова берет паузу, медлит, будто не решаясь на следующую реплику. Тоже не проявляю активности, покорно считаю минуты.
Задыхаюсь от неизвестности. Погибаю под невыносимо тяжким грузом. Безмолвные мгновения отнимают жизнь, лишают энергии, уводят в пустоту.
Капля за каплей. Не воск, не вода. Тишина.
Хочется выразить столь многое. Озвучить получается ничтожно малое.
Диалог, сотканный из противоречий, разрозненных эмоций и пропущенных реплик. Диалог, пропитанный тайным смыслом, невысказанным признанием и немым обещанием. Диалог льется капля за каплей. В тишине.
А потом, резко и неожиданно, хриплый голос взрывает тягостное молчание. Прогоняет холод, проникает в кровь, раскаленными иглами вонзается в податливую плоть.
— Everyday, I feel I'm going stronger… Everyday, the nights become longer, (Каждый день я чувствую, что становлюсь сильнее… Каждый день ночи становятся длиннее,) — не просто поёт, окутывает чёрным бархатом. — I think I'm in love… I think I'm in love (Думаю, я влюблён… Думаю, я влюблён).
Боюсь шелохнуться, нарушить состояние невесомости. Охваченная мелкой дрожью, окунаюсь в чистый, ничем не замутненный экстаз.
— Everyday, I wanna prove my love to ya'… Everyday, I wanna make it good to ya', (Каждый день я хочу доказывать свою любовь к тебе… Каждый день я хочу доставлять тебе радость,) — ласкает сердце, рассеивает мрак неизбежности. — I think I'm in love… I think I'm in love (Думаю, я влюблён… Думаю, я влюблён).
Такие моменты нужно аккуратно вырезать, оформлять в красивую рамку, непременно под стекло, чтобы не истрепались, чтобы чужие руки их не касались, не оскверняли святость.
Такие моменты не имеют привкуса вечности. Такие моменты и есть вечность.
— Я могу истолковать это как признание? — спрашиваю несмело.
— Истолкуй это как песню Майкла Джексона, — отвечает равнодушно.
Равнодушно, но мы-то знаем. Правда не требует сложных доказательств, цветистых речей, пафосных признаний. Истина всегда рядом, на поверхности.
— Мне пора, — прощается фон Вейганд. — Спокойной ночи.
— Куда собрался? — наглею. — А секс?
— Сейчас будет секс, поэтому и пора, — бросает едко. — Секретарша стучится в дверь.
— Эй! — оскорбляюсь. — В таком случае у меня тоже будет секс.
— Сладких снов, — отключается с коротким смешком.
Еще долго сижу в туалете, рассматривая заграничный номер. Неизвестный для памяти телефона, но сразу-понятно-чей. Анализирую информацию. Винтики крутятся туго, однако не бездействуют.
Гад по имени Александр часто тасует разные сим-карты, но есть одна неизменная, важная и личная. Не эту ли засветил нынче? Цифры выглядят необычно.
Строго-настрого, буквально под страхом смерти запрещается звонить на номера, которые мне знакомы. А вот про новые номера приказа не последовало.
— Попался, голубчик, — забиваю контакт под лаконичным обозначением «1».
Возвращаюсь в кровать, не сплю, долго ворочаюсь. Перебираю фразу за фразой, смакую каждое слово. Практически трепещу от внутреннего торжества и восторга.
Лишь окончательно расслабившись и отпустив тревоги, замечаю жуткий подтекст.
Боже…
Приходится закрыть рот ладонью, впиться зубами в палец, чтобы не закричать. Гулкая пульсация свинца в напрягшихся висках обдает голову обжигающей волной боли, вынуждая застонать.
Почему сразу не дошло?!
Фон Вейганд ничего не делает просто так, по мановению души. Любой поступок четко просчитан, вписывается в общую картину, не выбивается из канвы повествования.
Истосковался и позвонил? Явно не про него. Слишком рискованно. Вдруг я сорвусь, вдруг он сорвется. Пошлем планы подальше, забьем на фальшивую свадьбу.
Шутил, забавлялся, колыбельную пел. Откуда веселье?
Либо ему чересчур хорошо, что в сложившейся ситуации едва ли поддается логическому объяснению.
Либо же настолько плохо, что легче прикрыть боль смехом. Моей маской. Маской клоуна.
И плохо не от разлуки.
От чего-то другого.
По-настоящему страшного, необратимого и непоправимого.
От чего?..
Глава 12.2
После изматывающего трудового дня наша бригада вольготно располагается в лобби гостиницы, ловит халявный Wi Fi и наслаждается прелестями жизни.
Ну, почти.
Дорик копается в мобильном, довольно ухмыляется, очевидно, строчит похабные смс-ки любовницам. И это при наличии обаятельной и привлекательной невесты. Вот зараза. Ни стыда, ни совести.
Маша рвет и мечет, сурово отчитывает меня за хроническое лодырничество:
