Слово, которое разбивает мир на тысячу острых осколков. И они безжалостно вонзаются в трепещущую плоть, проникают под воспаленную кожу, заставляют истекать кровью.
Снова и снова, не ведая ни пощады, ни милости.
Боже мой.
Отключаюсь, опускаюсь на не застеленную кровать. Роняю телефон на пол, роняю голову на леденеющие ладони.
Верю и надеюсь на автомате, чисто машинально. Замираю в немом ожидании чуда.
Но ничего не происходит.
Фон Вейганд не перезванивает.
Глава 13.3
Одиночество в сети. Одиночество внутри.
Разломано, обесточено, ни единого шанса на заземление.
Наверное, я могу написать об этом целую книгу. Я, блин, даже могу целую серию книг написать, адаптировать под крутой голливудский сценарий и экранизировать в ярких красках.
Почему именно в «ярких»?
Потому что в упор не вижу одиночество блеклым, серым, мрачным. Скорее уж кислотно-малиновым или ослепительно оранжевым, непременно в серебристую крапинку. Чуток безумным, чуток игривым. С ароматом мандаринов, приторным привкусом ванили и терпким имбирным послевкусием.
Так безумнее, так правдивее. Так и должно быть.
Одиночество гораздо страшнее, чем кажется. Больнее и мучительнее, жадно вгрызается в сердце, безжалостно вспарывает податливую плоть.
Одиночество не прячется в квартире, не томится в четырех стенах и не скребется о запертую дверь. Наоборот — настигает в толпе, на щедро освещенной софитами сцене, прямо посреди гудящей массовки.
Одиночество — это когда сотни прохожих готовы дать ценный совет, десятки способны реально поддержать, а остальные создают эффектный фон, но жгучую потребность испытываешь лишь в одном-единственном человеке.
В спасении? В погибели?
В зависимости.
Наивно искать лекарство в отделе, где продают яд.
Наивно полагать, будто новая доза поможет притупить токсичное вожделение внутри.
Наивно надеяться на абсолютно чужого и постороннего человека. Верить, что он никогда не предаст, не растопчет остатки гордости, не заставит плакать и проклинать коварную судьбу, не повергнет в непрерывную тягучую агонию.
А я ищу. Я надеюсь. Я верю.
И жду.
Ночи напролет не сплю. Вообще. Не хочу жить. Совсем. Без него не хочу. Без него не могу. Без него попросту не получается.
Господи.
Подхожу к зеркалу, не узнаю собственное отражение. Вздрагиваю и жмурюсь, отчаянно стараюсь не разрыдаться.
Откуда столько голода в глазах?..
Воспоминания о хлестком «да» вновь и вновь раскалывают мир на тысячи уродливых осколков. Дробят реальность на хаотичные фрагменты, пробуждают сокрушительный вихрь эмоций и замыкаются гнетущей тишиной.
Тишиной, которую больше не с кем слушать.
— Я слишком умна для тебя, фон Вейганд, — шепчу, едва разлепив онемевшие губы. — Задаю вопросы, глубоко копаю, постоянно вторгаюсь на частную территорию. Иначе не умею, не признаю полумер. Подписываюсь только на полный пакет развлечений, не потерплю никаких исключений.
Всегда приходится выбирать.
Либо доводишь себя до исступления, либо завязываешь с экспериментами. Либо игра стоит свеч, либо пора нажать на паузу. Либо двигайся дальше, либо замри.
Но вдруг уже поздно делать ставку?
Приоритеты обозначены, рот искажает кривая ухмылка, а во взоре пылает безудержное желание скорее припасть губами к источнику пьянящего наслаждения и с первобытной алчностью вкусить запретный плод. Сдаться на милость пагубной зависимости, изгнать одиночество любой ценой. Стальным лезвием пройтись по венам, выпуская на волю не то кровь, не то дикого зверя.
— Давай, — подстегивает отражение, расплываясь в пелене непрошенных слез. — Прогнись в очередной раз. Позвони, напиши, скажи, что ошиблась. Что готова стерпеть и смириться, навечно остаться трахательной игрушкой господина фон Вейганда.
Нет.
Н-никогда.
Осторожно касаюсь груди, хочу запечатлеть трепещущий контур. Пальцы лихорадочно дрожат, резко срываются ниже, точно каплями дождя, скользят и плавно обводят вдоль линии бедер.
У меня нет.
Н-ничего.
Лицо сменяет бесчисленные маски для него. Тело хранит память о его прикосновениях. Кожа пылает ради него. В глазах горит его отражение.
Мне самой ничего не принадлежит.
Кроме безумного одиночества. Кроме вязкой зависимости. Кроме бредовой стойкости.
Что пульсирует под ребрами, обдавая жаром с головы до ног? Что слышится сквозь эхо сбившегося дыхания? Что срывается с пересохших губ, будто последняя молитва?
Ему. Его. Абсолютно все для него.
Сбрасываю одежду слой за слоем, сдаюсь и обнажаюсь, полностью капитулирую. Не торопясь ступаю в роскошную ванну, наполненную искристой пеной и лепестками роз. Горячая вода обжигает, расслабляет мышцы, отнимает напряжение, слегка притупляя боль.
На одной чаше весов пузырек с лекарством, ударная доза опасного препарата. На другой — бритва. А посередине замираю лично я, не решаясь пошевелиться.
Одного глотка будет достаточно, хватит единственного движения. Сердце перестанет биться, персональный ад прекратится. Настанет черед вечного покоя.
Разве не заслужила отдых? Разве нельзя остановиться?
Нужно всего лишь найти оптимальный способ. Развеять этот жуткий кошмар, изгнать наркотический морок.
Поспеши. Не оттягивай неизбежное.
Какой резон ломать комедию? Разыгрывать дурацкий фарс дальше?
Нервно сглатываю, закрываю глаза и опускаюсь ниже. Широко распахнув руки, открываю объятья. Призываю мрачную вечность, ныряю в зияющую пропасть. Ухожу глубоко под лед, испытываю организм на прочность.
Интересно, когда закончится кислород. Когда захочется воздуха.
Пальцы судорожно сжимают бортики ванной, ногти царапают прохладную поверхность.
Сначала считаю до трех, потом до десяти.
Был бы пистолет, была бы Русская рулетка. Хотя нет. Слишком мало смелости. Не сумею пустить пулю в висок. Не способна изрезать запястья, не отважусь проглотить таблетки. Кишка тонка.
Тук. Тук. Тук.
Прямо по венам, по застывшим жилам, уничтожая ледяные оковы, не страшась разбиться об острые скалы.
Боже мой.
Ну, пожалуйста.
Ну, быстрее.
Очень прошу.
Умоляю.
Почему не затихает?..
Тук. Тук. Тук.
