— А еще от амплитуды воздействия, — тяжелое дыхание фон Вейганда щекочет спину. — Ты слишком сильно дергаешься, лучше этого не делать. В целях безопасности.
— Прости, не сдержалась, моему телу это все кажется опасным, — нервно улыбаюсь и вскрикиваю от боли в укушенной губе.
Черт, успела забыть. События развиваются чересчур стремительно.
— Почему бы нам не продолжить в более… приятном месте?
Все же стоит попытаться.
— Я хочу услышать правду. В своих ответах не сомневаюсь, чего нельзя сказать о твоих. Ты у нас маленькая лживая сучка, — растягивая слова, произносит он и покусывает мое плечо.
— Тогда принеси полиграф. Показатели надежнее, — стараюсь звучать бодрячком, но мне совсем не весело.
Фон Вейганд снова отступает, делает несколько шагов и останавливается напротив. Полные губы змеятся в удовлетворенной ухмылке, а темные глаза горят предвкушением, наслаждаются страхом.
— Лора, — мягко произносит он.
И сердце сладко сжимается. Пусть в сырости казематов, пусть на последнем кругу ада. Мое имя на его устах исцелит любые раны.
— Кнут самый опасный инструмент и самый лучший детектор лжи.
Damn. (Проклятье) Нет, не так. Bloody hell. (Кровавый ад) Полнейшее дерьмо, если честно.
Тугие кольца больше не сдавливают талию. Позволяю себе выдохнуть и тут же напрягаюсь, увидев орудие пытки в руках фон Вейганда. Не могу сдержать вскрик, когда он ударяет кнутом по полу с характерным щелчком. Будто разряд грома. Жмурюсь, съеживаюсь в комочек.
— Звук издает хлопушка, которую изготавливают из различного материала, к примеру, шелка или конского волоса, — следует пояснение невозмутимым тоном, будто мы находимся на приеме, беседуем о присмотренной им яхте в гребаном стиле арт-деко. — Но нельзя допустить, чтобы при ударе она коснулась кожи, рассекает мгновенно и очень болезненно. Одно неверное движение кнутом способно привести к очень серьезным травмам и уродливым шрамам.
Рукоятка кнута прижимается к подбородку, заставляет приподнять голову выше.
— Твое тело прекрасно подготовлено оргазмом, мышцы предварительно разогреты. Будет не так больно, как могло бы.
— Боже, — вырывается невольно.
— Knock, knock, knocking on the Heaven’s Door*, (Тук, тук, стучась в небесную дверь) — насмешливо напевает фон Вейганд, издеваясь над моей переводческой фантазией.
*достучаться до небес, оказаться на пороге смерти (прим. авт.)
Ему по вкусу все наши игры, сражения с заведомо предсказуемым исходом. Никакой злобы или ревности, эмоциональное отрицание отсутствует. Он прекрасно понимает и принимает происходящее, устанавливает собственные правила для забавы, развлекается, распяв мою душу на кресте. С исследовательским азартом проверяет на прочность, ограняет, стремясь достичь совершенства.
Ему интересно, нужен лишь повод, который я с завидным успехом регулярно предоставляю.
— Не надо боли, — заявляю поспешно. — Скажу правду.
— Посмотрим, — согласно кивает фон Вейганд и убирает рукоятку. — Твоя первая мысль, когда мы встретились.
Затаив дыхание, пытаюсь солгать правдоподобно.
— Не помню, была загружена работой и…
— Нет, — ухмыляется он с видом кота, ловко сцапавшего мышь.
— Хорошо, ты мне понравился, я думала, классно бы такого окольцевать, в смысле, женить на себе…
— Нет, — очередная ложь выявляется с молниеносной быстротой.
Но я не собираюсь сдаваться.
— Откуда ты знаешь?! — возмущаюсь. — У нас ты всем понравился, все хотели замуж! Хотеть замуж, между прочим, естественное состояние адекватной женщины!
— Маленькая лживая сучка, — фон Вейганд гладит меня по щеке, там, где его губы оставили кровавый бутон.
Чистосердечное признание смягчает наказание.
— Ладно, я подумала, было бы неплохо… было бы очень неплохо, чтобы ты разложил меня на столе, выставил всех из кабинета и на бумагах…
Замираю, не в состоянии поделиться секретом.
— Что? — требовательно интересуется он, нежно поглаживая за ушком, словно домашнюю зверушку.
— Трахнул, — выплевываю ответ с неприкрытой яростью. — Доволен? Я помешалась на тебе с первого взгляда, чокнулась и выбросила мозги на помойку. Льстит?
Его пальцы больно тянут за волосы, но я сдерживаю рвущийся наружу вопль, смотрю на палача с вызовом, и это его распаляет.
— Знаешь, сколько шлюх годами вьется вокруг, упрашивая их трахнуть? Ради денег или славы, или мечтают пощекотать нервы, или влюбляются и готовы по команде прилюдно раздвинуть ноги. Но скажи, — его губы опасно близко к моим истерзанным губам. — Скажи, что в тебе особенного?
Опять удаляется в сторону, останавливается за спиной, пальцы легонько скользят по коже, едва касаясь, словно крылья бабочки.
— Ни внешности, ни ума. Никаких талантов. Я знаю всю доступную информацию, но это не помогает. Не понимаю, как удается снова и снова притягивать, словно магнитом. Почему не надоедает.
— Не мне давать ответ на эти вопросы, — отвечаю очень тихо, глотаю предательские слезы.
— Я не спрашиваю, делюсь рассуждениями.
Рукоятка кнута движется по позвоночнику, от шеи до поясницы, медленно и неторопливо, вынуждая содрогнуться от неприятных предчувствий.
— Когда ты потрогала себя в первый раз?
— Что?! — пораженно выдыхаю.
Слышу, как он отходит назад, делает несколько неторопливых шагов.
— Когда ты сама себя коснулась впервые?
— Ты… ты издеваешься? — из горла вырывается нервный смешок.
Первый удар кнута обжигает мою кожу столь неожиданно, что я даже не кричу, только инстинктивно дергаюсь и сдавленно охаю.
— Такого не было, я не…
Второй удар гораздо ощутимее, вынуждает заорать и вжаться в поверхность креста, ища спасение.
— Не помню… я не помню!
Некоторые факты нельзя обнажить по собственной воле, даже под угрозой сиюминутной расправы. Безотчетно стремишься сохранить последний фрагмент. Держать в темноте, глубоко под сердцем, не показывать никому и никогда. Но удары стимулируют откровенность. Не могу молчать, кричу, захлебываюсь воплями, потому что нереально терпеть, сцепив зубы.
Фон Вейганд спрашивает обо всем. О фантазиях и ощущениях, первых поцелуях и мужчинах, тех, с кем я была, или мечтала бы оказаться. Он проводит суровый и беспристрастный допрос, выворачивающий мою душу наизнанку, принуждающий открывать вещи, о которых не принято говорить вслух.
Мои партизанские поползновения терпят крах. На сей раз все гораздо жестче и страшнее, чем когда-то давно на мягких простынях уютной кровати в элитной квартире.
