Хочется курить.
— Точно? — в его голосе сквозит беспокойство.
Хочется дыма и ментола.
— Ну, — нервно кашляю.
Двойную порцию, пожалуйста. Сдачи не надо.
— Ну, я как бы, — прочищаю горло и тихо бросаю: — Стесняюсь немного.
— Болит? — горячие пальцы медленно движутся вдоль позвоночника, замирают на самом пикантном месте.
— Нет, почти нет, — стремительно краснею, отвожу смущённый взор в сторону. — Но есть другая проблема.
— Что случилось? — не собирается прекращать допрос.
— Н-ничего, — осекаюсь, отчётливо представляю гвозди, которые вбиваются в гроб ныне усопшей добродетели, но это едва ли остановит меня на полдороге: — Давай повторим.
— Повторим — что? — насмешливо уточняет фон Вейганд.
— Всё, — нервно передёргиваю плечами.
— В смысле? — ухмыляется.
— В смысле трахни меня, — заявляю неожиданно резко. — Сделай это опять. Жёстко. Так, как тебе нравится.
— Eres divina, (Ты божественна,) — он смеётся.
Отключает воду, тянется за полотенцем, тщательно вытирает лихорадочно дрожащее тело. Вытирает досуха, уделяет внимание каждому участку трепещущей плоти.
— Me vuelves loco, (Сводишь меня с ума,) — шепчет чуть слышно, зарывается лицом во влажные пряди моих волос.
— Чего?! — восклицаю возмущённо. — Что это за язык такой?
— Язык моего сердца, — хмыкает.
— Говори по-человечески, — требую настойчиво. — По-русски. Или по-английски. Или хотя бы по-украински. Так у тебя тоже неплохо получается.
— Хочешь, чтобы я трахнул твою соблазнительную попочку? — шепчет на ухо, слегка покусывает шею, вынуждая покрываться мурашками.
— «Попочку»? — переспрашиваю с негодованием, поражённо любопытствую: — Где же ты набрался подобной мерзости? Возвращайся обратно в образ садиста, не рви шаблон.
— А что тогда порвать? — шлёпает игриво. — Аппетитный зад, который вечно нарывается на приключения?
— Что угодно, без разницы, не важно, — медлю и, наконец, решаюсь, выдыхаю опасное признание: — Хочу умереть под тобой.
Фон Вейганд едва ощутимо вздрагивает и отстраняется. Разрывает контакт на несколько кратких мгновений, чтобы в следующую секунду пронзить насквозь тяжёлым взглядом. Хищник смотрит на меня в упор. И невидимая шёлковая лента плотно обвивается вокруг горла, перекрывает доступ кислорода.
— Эгоистка, — его пальцы безжалостно впиваются в талию, намеренно причиняют боль, мягкое полотенце не способно облегчить мучения. — Вдруг я сам хочу под тобой умереть?
Отчаянно не хватает воздуха.
— Неужели? — голос срывается, прорезается непривычная хрипотца: — Никогда бы не подумала.
Зверь плотоядно скалится.
— Или на тебе? — обжигающе-горячий язык неторопливо обводит мои чуть приоткрытые уста. — Или в тебе?
— Давай, — мольба рвётся наружу. — Сделай это.
— Сучка, — его зубы смыкаются на нижней губе, пробуждают дикий голод, вызывают озноб, ледяные волны, сотрясающие грешное тело.
— П-прошу, — не сдерживаю стон.
Полотенце падает на пол.
— Маленькая течная сучка, — крупные ладони неспешно обводят изгиб моих бёдер.
— Да, — охотно подтверждаю вердикт, инстинктивно подаюсь вперёд, выгибаю спину.
— Сладкая, — кривая усмешка обещает адское удовольствие.
— Пожалуйста, — чувствую себя законченной развратницей.
— Грязная, — нарочито равнодушно касается моего живота, скользит ниже и ниже.
— Продолжай, — тут же отзываюсь на порочную ласку.
— Покорная, — произносит елейным тоном.
Гладит и обводит. Нежно и осторожно. Будто чертит загадочный узор, с благоговейным трепетом выводит строки, пропитанные пороком. А потом замирает и вдруг нагло, одним резким движением проникает в сосредоточие пламенных желаний.
— Умоляю, — еле слышно всхлипываю.
В чёрных глазах замерзает огонь, полный рот змеится в ироничной ухмылке. Фон Вейганд приступает к изощрённой забаве. Его пальцы нажимают на такие точки, о существовании которых я прежде не подозревала.
Глубже. Сильнее. Ритмичнее.
Святые небеса.
Помоги мне, Господи.
Хотя в подобных случаях обращаются к иным инстанциям. К тем, где заблудшим душам всегда рады. Напоят, накормят, удобно устроят в дымящемся котле.
Боже мой.
Спаси и сохрани.
Стоп. Нет. Забираю слова обратно.
Не надо никого спасать. Всё хорошо.
Отлично. Прекрасно. Невероятно.
Ох**тельно.
Полный восторг.
Катапульта прямиком в гребаный Эдем.
Ещё немного, совсем чуть-чуть. И взрыв, и падение, и полёт, и катарсис. Ещё слегка, лишь только пара прикосновений. И я разбиваюсь.
— Бл*дь, — холодно бросает фон Вейганд, мигом избавляя от пелены сладкого наваждения.
Кажется, мой рассудок помутился. Кажется, слух подводит меня.
Пальцы экзекутора неподвижно застывают внутри. А после и вовсе покидают плоть, охваченную сатанинским безумием.
Это отрезвляет. Это вынуждает быстро прийти в сознание.
— Ещё, — настойчиво требую дозу.
Колени слабеют. Приходится отступить назад и опереться о прохладную стену ванны, выложенную кафелем.
Иначе не выдержу, иначе просто рухну вниз.
Как я дошла до такого кошмара? Как пропиталась ядовитой заразой?
Униженная. Истерзанная. Доведённая до предела.
Распахнутая настежь. Вывернутая наизнанку. Выпотрошенная обжигающе ледяными крючьями собственных желаний.
Роз'ятрена. (Растравленная.)
Да, приблизительно такая.
— Моя бл*дь, — заявляет фон Вейганд, точно выжигает клеймо на враз взмокшей коже, оставляет памятную метку под рёбрами, у самого сердца.
Раскалённая игла вонзается в солнечное сплетение, вынуждая взвыть и задрожать, вжаться в стену в безотчётном поиске защиты.
Хочется бежать.
От него.
Ему навстречу.
Ногти царапают безупречно гладкую поверхность кафеля. Остатки воздуха с шумом покидают лёгкие.
Хочется сражаться.
Сорвать маску незнакомца, стереть гадкую ухмылку подлеца. Пасть ниц перед господином и повелителем, обнять его ноги, покрыть беспорядочными поцелуями.
Пасьянс раскладывается по одинаковой схеме. Без лирических отступлений.
