Хочется сойти с ума.
И в этом я однозначно преуспела.
— Твоя, — бросаю коротко.
Фон Вейганд ступает в ванную. Не раздевается, не разувается. Ястребом нависает надо мной. Мрачный и угрожающий. Накрывает будто тень. Окутывает сумраком.
— Кто ты? — спрашивает ровно.
Наверное, в комнате горит свет.
Горит очень ярко. Ослепляет и бьёт по глазам. Но я не замечаю.
Погружаюсь в темноту. В эпицентр ночи.
— Шлюха, — отвечаю с вызовом.
Колени мелко дрожат, ноги слабеют и подгибаются.
— Мимо, — он отрицательно качает головой.
Скоро упаду.
— Твоя шлюха, — выдаю сбивчиво.
Его ладони ложатся на мои плечи. Прижимают к стене. Грубо и резко. До боли, словно распинают.
— Неправильно, — его дыхание кажется ледяным.
Рефлекторно вздрагиваю.
— Твоя сучка, — шепчу сдавленно.
— Опять промах, — стискивает грудь, выкручивает соски, вырывает вопль боли. — Значит, нам придётся отложить оргазм до лучших времён.
Облизываю губы. Не отвожу взгляд. Ни на миг не разрываю контакт.
— Ты слишком устала, чтобы продолжать игру.
Ну, размечтался.
Этого не потерплю.
— Я твоя бл*дь, — короткий смешок вырывается из горла.
Тормоза отказывают.
— Сладкая. Грязная. Покорная.
Газ выжат до упора.
— Похотливая бл*дь.
Авто несётся по опасной трассе на предельной скорости.
— Что добавить? — спрашиваю с издёвкой. — Скажу любую ерунду, только…
Проклятье.
— Только? — фон Вейганд не скрывает сарказма.
Ненавижу.
Вот ублюдок.
Неужели стесняюсь? Смущаюсь? Краснею?
После всего…
После всего?!
— Дай мне кончить, — буквально выплёвываю ему в лицо.
— Правда, жаждешь этого? — отстраняется, но ненадолго, тыльной стороной ладони проводит по виску. — Как именно?
Начинаю медленно сползать по стене. Ноги меня больше не держат.
О, нет.
— Хочешь, чтобы я прямо сейчас отымел тебя пальцами? — вновь касается меня, нежно ласкает и медленно проникает туда, где пылает пожар. — Или хочешь, чтобы повернул, нагнул, вогнал член на всю длину и отодрал в задницу?
Одна рука продолжает безжалостное истязание, другая неторопливо изучает шею, следует дальше, к судорожно вздымающейся груди.
Пальцы неспешно прокладывают дорожку к животу, а после возвращаются обратно.
Вверх-вниз. Снова и снова. Распаляют, дразнят.
Сжимаются в кулак и прижимаются плотнее, замерзают между рёбрами, буквально впечатывают позвоночник в холодный кафель. Не позволяют упасть.
Wow. (Вау.)
Мягко выражаясь.
Очень-очень мягко выражаясь.
— Дай кончить, — повторяю, напрочь лишаюсь стыда.
— Слишком скучно и предсказуемо, — сетует фон Вейганд и услужливо советует: — Прояви фантазию.
Пофиг приличия.
Он способен разломать меня на части. Единственным движением. Своими невероятно изобретательными руками.
Пофиг всё на свете.
Ибо это.
Сила. Власть. Контроль. Жестокость.
Это возбуждает.
На уровне инстинкта. На уровне первобытного зова. На уровне одурманенного сознания. На уровне, где жизнь и смерть сливаются воедино.
— Трахни меня, — умоляю, вежливо прибавляю: — Пожалуйста.
Я же хорошая девочка.
Соблюдаю правила.
— Говори по-человечески, — ухмыляется. — По-немецки.
— Ч-чёрт, — кусаю губы. — Придумай вариант полегче.
— Ты же изучала немецкий в университете, — напоминает суровым тоном. — У тебя диплом с отличием, если не ошибаюсь.
— Я… я косила пары, — содрогаюсь изнутри.
— Прости? — его брови недоумённо изгибаются.
— П-прогуливала, — поясняю сквозь утробные стоны. — П-пропускала з-занятия.
— Schade, (Жаль,) — хмурится, с наигранной печалью заявляет: — Я вынужден прибегнуть к справедливому наказанию.
Вновь замирает, прекращает сладкую пытку, заставляя порочно извиваться и негодующе вопить от жесточайшего разочарования.
— Du bist deine Schlampe, (Я твоя шлюха,) — бормочу отчаянно. — Du bist… dein… deine Miststück… dein Miststück. (Я твоя… твой… твоя сучка.)
Продолжаю нести всякую ерунду. Путаю род, путаю падежи. Совершаю миллион ошибок, обрушиваю весь словарный запас на фон Вейганда.
— Почему не продолжишь… чего… чего ты хочешь? — спрашиваю устало.
Ловкие пальцы по-прежнему неподвижны.
— Хочу заковать твои изящные запястья в кандалы, — жаркий шёпот обжигает, жидкое пламя разливается по венам. — Хочу подвесить тебя на железный крюк. Вздёрнуть цепь повыше.
Внутри стремительно закручивается тугая воронка. Напрягается, пульсирует, наполняется сокрушительной силой.
— Хочу наблюдать, как ты бьёшься в напрасных попытках освободиться, — произносит с расстановкой, живописует подробности: — Руки затекают. Тело немеет. Голова кружится, перед глазами всё расплывается. Суставы разрываются от боли. Поверь, даже наиболее выносливые мужчины быстро сдаются и начинают молить о пощаде. Женщинам бывает легче, но это поправимо. Надо только отрегулировать угол натяжения, оторвать человека от земли и наблюдать.
Внутри разверзается зияющая пропасть, пугающая бездна, требующая немедленных жертвоприношений.
— Хочу отхлестать тебя кнутом до полусмерти, исполосовать эту нежную кожу, оставить уродливые шрамы, — влажный язык скользит от виска до ключицы, застывает на нервно трепещущей голубой жилке. — Хочу слизывать кровь с твоей изувеченной спины. Хочу поцелуями снимать слёзы с твоих леденеющих щёк.
Низ живота наливается свинцовой тяжестью. Мышцы судорожно сокращаются. Совсем как в ту ночь, когда восковой дождь обрушился на податливую плоть. Тело неистовствует жадно и ритмично. В такт жутким словам.
— Хочу поставить на колени и вы*бать, — бросает фон Вейганд, оплетая измученный разум нитями колючей проволоки. — Сначала спереди, потом сзади. Во всех позах. Разложить и драть. Как последнюю бл*дь.
Рычание зверя отдаётся болезненно-сладостной вибрацией в каждом позвонке, вынуждает застыть у самого края, растягивает пытку, заставляет раствориться в токсичном безумии.
