Очень обаятельный психопат.
— Теперь доволен? — театрально закатываю глаза.
— Не совсем, — отвечает уклончиво.
— Есть идеи, как исправить положение? — изображаю святую простоту.
— Передаю инициативу тебе, — обезоруживает.
Валяй, только потом не жалуйся.
Собираю разметавшиеся по плечам волосы в хвост, перебрасываю на одну сторону, чтобы не мешали.
Склоняюсь ниже, прижимаюсь к фон Вейганду всем телом, выгибаюсь и потягиваюсь будто кошка. Покусываю шею, веду ногтями вдоль позвоночника. Искушаю и ласкаю, разжигаю пламя.
Изнывай от похоти, милый мой.
Страдай, умоляй, погибай.
Хоть раз поменяемся местами.
Ты же не возражаешь.
Слегка отстраняюсь. Развязываю полотенце, выпускаю напрягшуюся плоть на волю. Хрипло бросаю:
— Jawohl, mein Führer. (Так точно, мой фюрер.)
Шалость удалась.
Он едва ощутимо вздрагивает, но ничего не говорит.
Закрепляю успех.
Льну плотнее, начинаю тереться о разгорячённое тело, буквально урчу от удовольствия. Возбуждение стремительно растёт.
Огромный член пульсирует и наливается кровью. Требует куда более изощрённых ласк. Молит о смелых прикосновениях.
Давай скорее, не медли.
Отступаю на краткий миг, беру паузу, дабы набраться наглости. Перевожу дыхание и продолжаю, не останавливаюсь на достигнутом.
Целую фон Вейганда.
Нежно. Небрежно. В лоб, а потом в щеку.
Нарочно издеваюсь. Не тороплюсь приступать к десерту, растягиваю трапезу. Двигаюсь дальше, неспешно исследую и изучаю. Всё ниже и ниже.
По горлу. По груди. Вдоль живота.
Замираю на самом интересном. Закрываю глаза, отключаюсь от реальности. Забываю про страх и смущение.
Остаётся лишь гул северного ветра да вкрадчивый шёпот дождя в ушах. Сердце трепещет, будто путами стреножено. Удар за ударом отбиваются в покрытых испариной висках.
Святость обращается в грязь. Очередная непреложная истина. Чтобы подняться, нужно упасть. Печальная неизбежность.
Адские врата распахнуты, грех уверенно ступает по Земле.
Настал черёд поклониться Сатане.
И я поклоняюсь.
Бесстыдно и безропотно.
Плюю на жалкие стенания гордости, отвергаю скучную мораль. Покоряюсь владыке подземного мира.
Присягаю на верность, жадно и пылко.
Касаюсь вздыбленного члена.
Язык скользит по набухшим венам, оставляет влажный след. Губы смыкаются вокруг каменной твёрдости, заключают в жаркий плен.
Чувствую, как оживает сталь. Под гладкой кожей горит и плавится металл. Скрытая мощь подчиняет и завораживает.
Первобытный зов пробуждён.
На колени.
Словно яркий всполох разрывает мрак.
Ползи.
Точно щелчок кнута о каменный пол.
Нет.
Память раскалывается на части.
Не так быстро.
Ремень обвивается вокруг горла. Стекло вонзается в ладонь. Спина изувечена багровыми отметинами.
Вспышка за вспышкой.
Тьма сгущается.
Но я тоже кое-что умею.
Облизывать и обсасывать, проявлять фантазию, искренне упиваться экстазом любимого мужчины.
Наградой служит леденящий душу стон.
Страстно. Яростно. Угрожающе.
Больше похоже на звериный рык.
Невольно отстраняюсь, отрываюсь от занимательного действа. Нервно сглатываю, кусаю распухшие уста.
— Неправильно? — спрашиваю сдавленно.
В затуманенном взоре хищника невозможно прочесть ответ.
Фон Вейганд не смотрит на меня.
Он меня пожирает.
— Плохо делаю? — уточняю совершенно по-идиотски. — Не нравится?
Краснею и бледнею, меняюсь в лице. Теряюсь, ничего не соображаю, сбиваюсь, не зная, как выразить мысль.
— Сойдёт, — заявляет глухо. — Нормально.
Звучит обидно.
Чуть более, чем полностью.
— Предложи конструктивные идеи, — настраиваюсь на позитив.
Надо подвязывать с нытьём.
Больше не сетую на трудности, не занимаюсь самобичеванием, не жалуюсь. Закаляю характер. Решаю проблемы по мере их поступления.
— Не томи, — мило улыбаюсь. — Помоги.
— С чем? — коротко и холодно.
О’кей, уговорил.
Обойдёмся без реверансов.
— Ну… видишь ли… короче… хм, возникли некоторые сложности, — щеголяю навыками прирождённого оратора, набираю побольше воздуха в лёгкие и выдаю: — Не подскажешь, как мне провернуть глубокую глотку?
В чёрных глазах отражается явное недоумение.
— Что? — интересуется хрипло. — Какую глотку?
— Глубокую, — терпеливо повторяю, на всякий случай перевожу: — Deep throat, you know. (Глубокую глотку, понимаешь.) Ещё порнуха была одноимённая. Сечёшь? Улавливаешь намёк? Взять до предела, до упора.
Конечно, сперва учат правила вождения, потом садятся за руль и заводят двигатель.
Тем не менее, зубрёжка утомляет и нагоняет тоску. Эмпирическим путём усваиваешь гораздо шустрее.
— Дашь пару-тройку советов? — любопытствую заискивающим тоном. — Типа аванс на будущее. Не жмись, будь щедрее.
Умоляю, осторожно.
Не пытайтесь повторить это дома.
— Хватит болтать, — раздаётся отрывистый приказ.
Тяжёлая рука ложится на мою голову, вынуждает занять прежнее положение. После отпускает, дарует абсолютную свободу.
— Продолжай, — шумно выдыхает фон Вейганд. — Как угодно.
Вот ведь хамство.
На грани фола.
— Тебе пофиг?! — мигом взвиваюсь, отстраняюсь и, сурово нахмурившись, бросаюсь в атаку: — Совсем наплевать на технику, труды и старания? На творческий запал? На желание обучиться всем премудростям и тонкостям сего унизительного процесса?
Бесчувственный чурбан.
— Между прочим, я многим жертвую, — презрительно фыркаю. — Поступаюсь принципами. Отступаю от привычной роли бревна. Примеряю новый волнующий образ. Хоть бы чуток притворился, что впечатлён. Направил бы в нужное русло.
Он ухмыляется.
— Умница, — проводит указательным пальцем по моим приоткрытым устам. — Просто продолжай.
