— Блин, ты специально нарываешься, — бормочу с раздражением.
— Тише, — повелевает елейно.
Его ладонь соскальзывает ниже, едва касается шеи, а потом резко сжимает. Минует всего секунда. Шёлковая ласка сменяется жестокой пыткой.
Хочу закричать, но из груди вырывается лишь приглушённый хрип.
— Твой рот создан для единственной цели, — с наигранной нежностью бросает фон Вейганд.
Стискивает горло ещё сильнее, вынуждает склониться и обжигает взмокшую кожу горячим дыханием.
— Сосать мой член, — заявляет вкрадчиво.
Больной ублюдок.
Когда-нибудь так и задушит.
— П-пусти, — ядовитое шипение срывается с губ.
Тщетно дёргаюсь в железных оковах, сражаюсь из последних сил.
— Весьма унизительно, не находишь? — гад цокает языком. — Но такова доля. Быть моей подстилкой — не самая худшая участь.
Самодовольная скотина.
Ненавижу.
Кем он себя возомнил?
Хозяином мира? Королём Вселенной? Императором Галактики? Крутым парнем, который способен безнаказанно натянуть всех вместе и каждого по отдельности?
Чёрт, недалеко ушёл от истины.
— Д-да, — бросаю практически беззвучно.
Вдруг расслабляюсь, перестаю сопротивляться. Не играю, не притворяюсь. Действительно успокаиваюсь.
Погружаюсь во тьму его мрачного взора без надежды на спасение. Пропадаю без вести, отдаюсь на волю судьбы.
Нет ни гнева, ни ярости. Злоба исчезает, сдувается точно воздушный шар, лопается, будто мыльный пузырь. Любые обиды выглядят мелочно и незначительно.
— Другой участи не ищу, — шепчу надтреснутым голосом.
Безжалостный захват разом ослабевает.
Похоже на зыбучие пески.
Чем больше дёргаешься, тем сильнее увязаешь. Иногда стоит довериться. Угомонить эмоции, обесточить разум. Никаких резких движений, никакой суеты. Выбираемся на поверхность мягко и плавно.
— Хочу сделать что-нибудь особенное, — признаюсь тихо, явственно ощущаю, как щёки опять заливает багрянец. — Незабываемое. Только опыта мало. Нужна шпаргалка. Или дружеская рекомендация.
— И глубокая глотка — обязательный пункт программы? — издевательски посмеивается.
— Тебе вроде нравится, — пожимаю плечами, предаюсь недолгой рефлексии, а после позорно капитулирую: — Слушай, понятия не имею.
— Серьёзно? — хмыкает.
— Я полный профан, — не скрываю очевидные факты. — Паршиво разбираюсь в прелестях плотской жизни. Эгоистично получаю наслаждение, но сама доставлять не умею. Ничего не клеится.
— Согласен, — широко ухмыляется.
— Тогда расскажи, как сделать приятно, — требую настойчиво и, хитро прищурившись, прибавляю: — Как с максимальной эффективностью осуществить единственное действие, для которого создан мой рот.
Молчит, выжидает и нагнетает, затем жестом манит наклониться ниже, слегка покусывает мочку уха, тут же обводит языком и заговорщическим шёпотом сообщает страшную тайну.
Говорит, что и без всяких дополнительных манёвров, я особенная и незабываемая. Лучшая из женщин. Свет в конце туннеля. Благословение небес. Воплощение дерзких мечтаний.
Ну, почти.
Не совсем.
В общем, абсолютно иначе.
Фон Вейганд скуп на комплименты, предпочитает чёткие и лаконичные инструкции. Сухо и строго, исключительно по теме.
Просила совет? Держи.
— Шутишь, — резюмирую поражённо.
— Абсолютно серьёзен, — отвечает ровно.
— Не догоняю прикола, — бросаю настороженно, сканирую пристальным взглядом. — Здесь явно подвох.
— Всё честно, — поясняет спокойно.
— Не спорю, но сомневаюсь, — заявляю задумчиво. — То есть с одной стороны безумная нацистская фантазия, способная побить рейтинги Hellraiser, а с другой — это…
Затрудняюсь с обозначением.
— Это?! — ограничиваюсь выразительным тоном.
— У меня богатое воображение, — замечает нарочито невинно.
— В принципе ничего криминального, даже не извращение, уж точно никакой боли, никакого риска и вполне приемлемо, — рассуждаю вслух. — Просто странно. Очень. Невероятно. Аж до ох*ения странно.
Невольно срываюсь.
— Как ты, вообще, такое представляешь?
— Отлично, — произносит невозмутимо, медленно проводит пальцами по моим волосам. — В ярких красках.
— Не катит, — отказываюсь. — Я ханжа, и я сдаюсь. С радостью попробую. В следующий раз. На сегодня лимит исчерпан. Устала чувствовать себя идиоткой.
Фон Вейганд неспешно наматывает спутанные локоны на кулак.
— Давно это представляю, — протягивает лениво, улыбается уголками губ. — Второй день нашего знакомства. Ты заходишь в кабинет, подходишь к ксероксу, начинаешь снимать копии с документов.
— Постой, — прошу на автомате, отрицательно мотаю головой. — Ты не можешь помнить.
— Я помню всё, — заверяет мягко. — Красные босоножки на деревянной платформе. Тонкая серебряная цепочка вокруг левой лодыжки. Красная джинсовая юбка. До середины бедра, при ходьбе поднимается выше. Из-за шикарной задницы, которую так плотно обтягивает. Вот и приходится постоянно поправлять.
Господи.
Отказываюсь верить в реальность происходящего.
— Разве мужчины обращают внимание на шмотки? — спрашиваю с подозрением, пытаюсь поймать на подтасовке вещественных доказательств.
— Зависит от того, чьи шмотки, — легко парирует удар и окончательно выбивает почву из-под ног. — Белая футболка, на ней чёрная надпись — I never kiss on the first date unless… (Я никогда не целуюсь на первом свидании, если только…)
— Unless you ask nicely, (Если только ты хорошенько не попросишь,) — завершаю фразу.
— Именно, — подтверждает и добивает: — Твоя заколка ломается, падает на пол. Волосы рассыпаются по плечам. Бьюсь об заклад, не подозреваешь, насколько эротично это выглядит.
— Ты следил за мной, когда я ксерила? — из горла вырывается истеричный смешок.
Глупый вопрос.
Он следил за мной всегда.
— Хорошо, — киваю. — Не будем откладывать, воплотим идею в реальность.
Отстраняюсь, отползаю чуть дальше.
Вдыхаю и выдыхаю, стараюсь сосредоточиться.
Оцениваю грядущий фронт работ.
— Только, чур, не смеяться, — предупреждаю сурово.
Где чувство собственного достоинства, где иллюзия стыда и совести, где хоть слабая пародия на горделивую непреклонность.
