Когда фон Вейганд отстраняется, разрывая объятья, не удерживаюсь от протяжного, разочарованного стона.
Не уходи.
Тянусь за ним, словно за глотком воды, за оазисом блаженства посреди бескрайней, выжженной солнцем пустыни.
Умоляю.
Он поднимается и покидает постель, не включает свет, прекрасно ориентируясь в темноте, находит портсигар и зажигалку.
Щелчок и вспышка пламени. Глубокий вдох. Вдох, за который жизни не жалко. Ничего не жалко. В целом мире.
Закуривает.
Жаркий уголёк тлеет в ночи, призрачный дым наполняет пространство вокруг. Терпкий аромат окутывает комнату.
Фон Вейганд не торопится одеться, абсолютно обнажённый подходит к окну.
Мой взгляд прикован к рельефному телу. Хочется коснуться гладкой кожи, ощутить, как моментально напрягаются мышцы, обращаясь в камень.
Переворачиваюсь на бок, поджимаю ноги. Становится зябко. Или это от предвкушения?
Стараюсь укутаться в уцелевшую простыню. Лихорадочный озноб сотрясает меня, не ведая пощады.
А потом хриплый голос разрезает тишину.
Будто ножом.
— Лорд Мортон не сразу прибег к пыткам и насилию. Только после того, как понял, что Диана не способна оценить дар по достоинству. Ни скипетр, ни корона не пробудили интерес.
Невольно сжимаюсь в комочек. Все мысли испаряются, отступают перед безотчётным, бесконтрольным страхом.
Не хочу расшифровывать метафоры.
- Он решил раздвинуть границы её восприятия, — сквозь напускное спокойствие пробивается гнев. — Ломал и перекраивал психику, закалял и выковывал заново, на собственный манер. Проводил опыт за опытом. Долго и методично, пока не надоело.
Можно зажмуриться, плотно смежить веки. Крепко зажать уши, дать обет молчания. Притвориться, точно ничего не произошло.
Но разве поможет?
Встаю с кровати, приближаюсь вплотную к фон Вейганду. Не отваживаюсь обнять, замираю. Безотрывно слежу за тлеющим огнём сигары.
— Что, — говорю практически беззвучно. — Что там случилось?
— Ты знаешь, — отвечает скупо, даже не оборачивается.
— Не думаю, — касаюсь его руки, обхватываю запястье. — Объясни.
Диана Блэквелл незримо присутствует рядом. Возникает между нами, словно тень, отблеск прошлого.
Другая женщина. Чужая и посторонняя. Женщина, которая безумно любит моего мужчину.
В этом не сомневаюсь ни секунды. Слишком хорошо помню телефонный разговор. Столь очевидный намёк не упустишь. Женщина, к которой невероятно сильно ревную. Ибо танец на маскараде до сих пор вонзается в сердце отравленным клинком. Общие тайны, общие планы. Вычеркнуть нелегко.
И всё-таки сейчас мне страшно за неё. Иных эмоций не остаётся. Очень страшно. До одури.
В памяти всплывает фото прекрасной девушки. Длинные, чуть вьющиеся тёмные волосы. Огромные карие глаза. Прямой нос, упрямый подбородок, острые скулы. Пухлые губы. В данное мгновение она выглядит близкой и родной.
Однако чернота поглощает снимок, полностью стирает контуры, будто ничего никогда не было.
Прерванная жизнь.
Сегодня мир у твоих ног, кругом лишь приветливые улыбки и бурные овации, ты окружён друзьями, развлекаешься на гребне славы, соришь деньгами, принимаешь комплименты. А завтра идеальная реальность обращается в пепел, в прах у ворот Ада, и никто не вспомнит о тебе, сколько не зови на помощь.
Никто и не подозревает, что ты ещё здесь, на этой планете. Жестокая ирония, коварная насмешка судьбы.
— Я уже рассказывал, — хмыкает фон Вейганд, изучает меня горящим взглядом. — Совсем недавно.
— Нет, я бы не… — говорю и осекаюсь.
Жуткая догадка озаряет сознание.
Нет, не верю.
Так не бывает.
Перебор.
Такое никогда не произойдёт по-настоящему. Нелепые слова, дурная шутка, не более. Вздор, дабы припугнуть и застращать, выгнать с частной территории.
Правда?
Пожалуйста, скажи, что правда.
— Поняла, meine Kleine, (моя маленькая) — кивает. — Вижу, поняла.
— Нет, нет, — повторяю точно заклинание, отрицательно мотаю головой, яростно отринув факты. — Невозможно.
— Наивное создание, — укоряет мягко, сбрасывает мою руку, затягивается сигарой.
— Издеваешься? — спрашиваю с затаённой надеждой.
— Отнюдь, — звучит ровно, ни капли сарказма.
— Бредовое дерьмо про собаку, — нервный смешок вырывается из горла и замерзает на губах. — Дебильная фантазия? Ошейник, поводок, команды. Ты серьёзно? Прогулки по саду, лай, плеть в зубах. Прикалываешься? Кто творит подобный п*здец в реале?
— Это невинная шалость, — пожимает плечами. — Если сравнить с остальным, далеко не самое жуткое.
— То есть? — выдыхаю судорожно. — А что тогда, бл*ть, самое жуткое? Бубонная чума? Проказа? Казнь «кровавый орёл»?
Моё истеричное красноречие не находит никакого отклика.
Фон Вейганд молча курит, не спешит реагировать. Смотрит прямо перед собой. Либо в окно, либо в пустоту.
Он знает ужасную историю от и до, в курсе всех мелочей. Только рассказывать не желает, не готов пролить свет на события давно минувших дней.
Почему? Бережно хранит чужой секрет? Скрывает нечто большее?
Господи.
Как же я раньше не заметила. В погоне за деталями упустила главное.
Содрогаюсь от неожиданного открытия.
Меня обдаёт кислотой. Изнутри. Гнетущее чувство зарождается в груди, стремительно распространяется дальше, струится по венам, пропитывает насквозь, пульсирует в такт рваным толчкам крови.
Жертвы изнасилования редко обращаются в милицию. Им хочется скрыть позор любой ценой. Они боятся огласки, пытаются совладать с кошмаром в одиночку, даже очень близким людям ничего не говорят, не ищут помощи.
Вспоминая прошлое, точно переживаешь всё заново, по второму кругу. Каждый миг, каждый оттенок эмоций. Вихрь ярких вспышек захлёстывает.
Парализующий страх. Омерзение. Утрата контроля над собственным телом. С этим трудно справиться. Поведать об этом ещё труднее.
А если речь не просто о насилии?
Не единственный эпизод, не отдельный кадр. Бесконечная цепь экзекуций. Крайняя степень изуверства. Уничтожение личности. День за днём.
Кому признаешься? Кому раскроешь жуткие подробности? Кому изольёшь душу, словно на исповеди?
Тут мало родственных связей, дружбы тоже не хватит. Нити истины искрят, будто оголённые провода. Выдержит лишь избранный.
