Плевать на красный свет. Плевать на технику безопасности.
Жажду поймать горе-жениха. Невыносимо наблюдать за тем, как удаляется из поля зрения до боли знакомая фигура.
— Лора, прекрати, — неожиданно строго заявляет мама и после короткой паузы глухо
прибавляет: — Стас погиб.
— Когда успел? — интересуюсь издевательским тоном. — Между вашей милой встречей и очередной подставой?
— Хватит, — тянет назад, грубо встряхивает. — Ты будто не в себе. Или свадьба влияет, или дело обстоит гораздо хуже.
— Ой, ладно, — отмахиваюсь. — Я в порядке.
— Это и страшно, — бросает с горечью. — Сама не отдаёшь отчёта.
— В чём проблема? — не улавливаю сути.
— Я не узнаю тебя, — нервно сглатывает. — Не узнаю собственную дочь. Тебя словно подменили.
— Маша настучала, — протягиваю раздражённо. — Она способна только на нытьё. Пусть уже подвяжет с давлением на жалость и поведает правду. Хотя вряд ли. Кишка тонка.
— Речь не о Маше, — обрывает. — Эти безумные расходы на свадьбу, ваши отношения с Дорианом.
— Деньги нужны, чтобы их тратить, — презрительно фыркаю. — При богатом супруге вполне имею право сорить наличными. Что смущает в наших отношениях? Решили пожить отдельно перед бракосочетанием. Всё чинно и благородно, по правилам.
— Ты не любишь его, — заключает хлёстко. — Совсем.
— Люблю, — ложь автоматически срывается с уст.
Не обжигает губы, не вызывает и тени сомнения. Не повергает в пучину рефлексии. Рождается на уровне инстинкта.
Проклятье.
Прижимаю ладонь ко рту. Ощущаю неистово бьющийся пульс. Даже забываю следить за стремительно удаляющимся Стасом.
Удары сердца обдают кипятком. Изнутри. Уничтожают лёд, намертво сковавший грешную плоть.
Какая же я лгунья.
Действительно жутко.
Не замечаю, во что превращаюсь. Игнорирую. Забиваю. Вычёркиваю из памяти неприятные моменты. Лишаюсь милосердия. По каплям.
— Хорошо, — мама отстраняется, открывает сумку, достаёт смятую газету, сложенную в несколько раз. — Держи, прочти статью на первой странице. Не хотела показывать до церемонии. Не хотела портить настроение. А может, наоборот, стоило сразу рассказать.
Неспешно разворачиваю.
Пальцы судорожно подрагивают.
Местное издание. Рубрика «Криминал». Исследую по диагонали.
На заброшенной заправочной станции найден мужчина. Тело частично обожжено, все зубы удалены. Погибшего явно пытали. Бедняга опознан как…
Перечитываю снова. Возвращаюсь к началу, изучаю от и до.
Отказываюсь принимать очевидный факт.
Нет, не верю.
Обычный трюк, рядовой развод.
Бред, не может быть.
Он всё подстроил.
Я же видела его. Пару мгновений назад. Живым, в полном здравии. С другим цветом волос, в необычном прикиде. Однако то лишь детали. Банальная оправа, не более.
Смотрю на дату и понимаю, что задыхаюсь. Кислород не поступает в лёгкие. Замираю, не шевелюсь. Грудь охвачена пламенем.
Мой день рождения.
Охр*неть.
Таких совпадений не бывает.
— Стас погиб, — говорит мама. — По-настоящему. Через неделю после нашей случайной встречи.
Погиб ужасной смертью. Погиб в жутких мучениях. Погиб, когда здесь был фон Вейганд.
Разворачиваюсь и ухожу. Меня уже не удерживают. Не зовут обратно, не пробуют догнать. Дают возможность уединиться.
Сминаю газету, бросаю в ближайший мусорный бак.
Что, если это не просто слова?
Я буду пытать его. Хочу, чтобы ты смотрела. Не пропустила ни единой секунды представления. Почти как в опере. Громко и впечатляюще.
Что, если всё произошло в реальности? Записано на камеру, сохранено до лучших времён, до особого момента.
Плевать. Плевать. Плевать.
Мне должно быть наплевать. Но мне больно. До цепенящей дрожи под кожей. До тягучих судорог в каждой клеточке.
Вот и отлично. Значит, ещё функционирую. Не потеряна окончательно.
Глава 17.2
Истерия отступает.
Чем ближе свадьба, тем спокойнее на душе. Мне почти удаётся убедить себя в том, что смерть Стаса была неизбежностью.
В конце концов, он не играл за команду хороших парней, мутил тёмные схемы, тесно сотрудничал с наркоторговцами. Подобные вещи до добра не доводят.
Получил по заслугам, вот и весь сказ. Нечего тут сырость разводить. Неизвестно сколько загубленных душ на его счету.
Зачем париться по всяким пустякам? Предлагаю сменить тему. Погоревали и хватит.
— Понимаю, люди говорят, что ты изменился, когда перестаёшь вести себя так, как им хочется, — тяжело вздыхаю. — Однако с другой стороны, если об этом твердят абсолютно все. Не только двуличные твари вроде подруги, которая готова по свистку раскинуть ноги перед твоим будущим супругом, но даже родная мать. Возможно, стоит на секунду замереть и проанализировать ситуацию. Соглашусь, чепуха. А вдруг? Вдруг ты реально меняешься? Неуловимо, неотвратимо. Безнадёжно, навсегда. В худшем смысле. Ну, чисто гипотетически, предположим подобный расклад.
— Три часа ночи, — жалобно скулит Андрей. — Умоляю, достаточно.
— Признавайтесь, — требую с нажимом.
— В чём? — вопрошает удручённо.
— В убийстве Кеннеди, — отвечаю невозмутимо, а после милостиво прибавляю: — Шучу. Лучше полюбопытствую о другом. Будь перед вами выбор: либо полностью разорвать контакт со своей семьёй и крутить шашни с романтичным шеф-монтажником, либо вернуться домой, к родным и вычеркнуть из памяти обаятельного мерзавца. Где бы вы с фон Вейгандом жили? В фамильном поместье Валленбергов или в пятиэтажном домике близ Лазурного берега?
— У вас ведь торжество, — напоминает вкрадчиво. — Сегодня. Неужели совсем не хотите спать?
— Сон для слабаков, — фыркаю.
— Синяки под глазами никого не украшают, — пытается обнаружить спасительную лазейку.
— А для кого мне украшаться? — уточняю елейно. — Не иначе как толкаете на измену.
— Нет, естественно, нет, — цедит сквозь приглушённый стон отчаяния.
— Осторожнее, мой милый друг, — советую с обманчивой мягкостью. — Теряете хватку. Загнанных лошадей пристреливают, не забывайте.
Отключаюсь.
Бедный сутенёр. Он не виноват. «Долларовая трилогия» засмотрена до дыр, офис давно обставлен стеклянными фаллосами. Шоколад утилизирован в желудке. Шикарнейший банкет организован, расписан до мелочей. Развлечения исчерпаны.
