— Правильно, дочка, — заявляет дядя Коля и хлопает меня по плечу, вынуждая испытать микроинфаркт. — Этот муфлон сам виноват, в натуре, чмо без понятий. Не по кипишу фармазонил. У него явно фляга свистит.
— Высказывался не по теме, — перевожу для мамы. — С головой проблемы.
— Не кипишуйте, я сам всех развлеку, — продолжает тоном знающего человека.
— А он как? — спрашиваю вкрадчиво. — Скорее жив, чем мёртв?
— Жив-здоров, — довольно посмеивается. — Прилёг отдохнуть, к утру очнётся. На твоей свадьбе мочить никого не стану. Но если надо, обращайся.
— Обязательно, — обещаю радостно, сбрасываю его ладонь с плеча.
— Ты реально собралась укатить на пару с этим мутным штрихом? — сердито сдвигает брови. — Задохлик.
— Ну, Дориан качается, — мило улыбаюсь.
— Душонка рабская, — демонстративно сплёвывает на пол. — Сразу видно америкос. По струнке у своих господ ходит.
— У нас любовь, — виновато развожу руками.
— Тебе бы кого серьёзного. Не смотри, что я только откинулся, — прикладывается к бутылке, пьёт до дна. — Тех, кто сидел, без доклада к Боженьке пускают. Ох, будь я моложе.
Хоть в чём-то повезло.
Дядя Коля уже много лет не молод.
Но Фортуна весьма изменчива. Через несколько минут мы все приобщаемся к прекрасному. Сочный баритон ударяется о стены ресторана.
Канает пёс на садку, ливеруя,
Где шырмачи втыкают налегке.
Он их хотел подкрамзать, но менжует:
«Ох, как бы шнифт не вырубили мне».
Что на скучном и заурядном языке звучит примерно так:
Подозрительный человек, наблюдая, направляется к остановке,
Где воры-карманники без проблем совершают кражи.
Он хотел их застать врасплох, но боится:
«Ох, как бы мне не выбили глаз».
Спросите, откуда всё это знаю?
Я ж переводчик.
Аннотация к лекарству. На финском. Контракт на миллион баксов. Сто страниц за ночь бисерным шрифтом. Инструкция к Большому андронному коллайдеру. В кипе сканов жуткого качества.
Обращайтесь, разберёмся.
А дядя Коля меняет репертуар, ориентируясь на вкусы публики, пытается сблизиться с аудиторией, слиться в пароксизме исступления. В экстазе, проще говоря.
Бурные овации.
Всем нам.
— И по ночам безумие мне режет вены, — затягивает хрипло. — И к горлу тянется костлявою рукой.
Тянет набросать стих по мотивам.
Дурной знак.
Оборачиваюсь в поисках дозы спасительного алкоголя, жадно изучаю окрестности. Нетерпеливым щелчком подзываю официанта.
— Шампанского, — отдаю лаконичное распоряжение.
— Конечно, — голос этого парня кажется знакомым.
— А ещё текилу, — прибавляю требовательно. — Не забудьте про соль и лимон.
— Уже, — ставит передо мной стопку.
Какой молодец.
Настоящий профи.
Предугадывает желания.
Откуда я помню его голос? Неужели мы раньше встречались? Почему так врезалось в подсознание?
Отвлекаюсь от созерцания соблазнительных блюд, взгляд рассеянно скользит по фигуре незнакомца, по стандартному наряду. Всё выше и выше, от стройного торса и широких плеч, к лицу.
Смотрю на него и обмираю изнутри.
Тёмные волосы, тёмные глаза. Не похож, совсем не похож. Знакомые черты словно искажены, заострены. И всё же это он. Только он. В природе не существует подобных совпадений.
Безумие режет вены. На хрен. Ржавыми ножами. Сдавливает горло костлявой, когтистой лапищей. Обдаёт льдом, могильным холодом.
Стас.
Змеиное шипение в ушах.
Стас. Стас. Стас.
Я вижу мертвеца.
Выбрался из гроба, вырвался из сырой земли. Покинул кладбище, чтобы отомстить, покарать единственную виновницу его ужасных мучений.
Моя ладонь тянется к горлу. Инстинктивно. Желает сжать крест, а сжимает кадуцей. Золото впивается в нежную кожу. Немного возвращает самообладание.
Бред, хватит выдумывать небылицы.
Здесь нет ничего сверхъестественного. Я просто напилась и схожу с ума. Очередная галлюцинация, естественный исход. Банальное замыкание. Нужно перезагрузить.
Призрак склоняется надо мной, принуждая содрогнуться всем телом. Опрокидываю стопку текилы, тщетно пытаюсь закричать.
— Не беспокойтесь, сейчас уберу, — пользуясь случаем, он приближается вплотную, коротко шепчет на ухо: — Прочти.
Оставляет новую салфетку возле моей тарелки, растворяется в толпе.
Bloody hell (Кровавый ад).
Что это сейчас было? Озираюсь в надежде на ответ, на скупую поддержку со стороны. Напрасно. Внимание окружающих приковано к зажигательному выступлению дяди Коли. На мой безмолвный приступ паники никто не обращает внимания.
Чувствую себя чужой на празднике жизни.
Мама и папа оказывают первую медицинскую помощь избитому тамаде. Дорик жадно пожирает оливье с кабачковой икрой. Крёстная пританцовывает с бокалом в руках. Маша зажимается с фотографом.
Никакого уважения к невесте.
Нервно тереблю салфетку, медлю мгновение, а потом разворачиваю. Надпись мало объясняет происходящее.
«Этаж 3. Через 20 мин.»
Выведено поспешно, ничуть не смахивает на привычный каллиграфический почерк, которым Стас обычно заполнял свои документы.
Засекаю время, методично рву записку на клочки. Научена горьким опытом, лучше не сохранять улик.
В назначенный срок покидаю гостей, поймав подозрительный взор новоиспечённого мужа, сообщаю, что удаляюсь поправить макияж.
Тряхнём стариной, давно мы не ввязывались в опасные переделки. Встреча с ожившим мертвецом — неплохой повод опять нарваться на неприятности.
Слышишь, фон Вейганд?
Я отправляюсь на свидание с бывшим женихом, от одного упоминания о котором у тебя скрипят зубы и чешутся кулаки.
Никто не посмеет встать у меня на пути.
— Бл*ть, — спотыкаюсь.
Ну, разве что этот дебильный стул. И стол. И шкаф. Проклятье. Зачем тут столько мебели. Людей тоже перебор.
Какой придурок пригласил такое безумное количество народа?!
Чёрт, это же я.
А я прелесть и чудо.
Прелестное чудо. Красивая, одухотворённая, интеллигентная. Создана блистать среди представителей высшего света. Прирождённая баронесса.
