Действуй. Время на размышления вышло. Нет ни секунды.
Покорно прижимаюсь губами к сапогу, начинаю беззвучно рыдать. Слёзы льют градом, тихая истерика сотрясает тело. Успокоиться не выходит, нервы сдают. Закашливаюсь, зажимаю рот ладонью, очень стараюсь не заорать.
Фон Вейганд снимает фату, поглаживает спутанные пряди.
— Пора спуститься с небес на землю, — чеканит мрачно. — Я не заколдованный принц, чьё ледяное сердце нужно исцелить силой любви. Мы не в сказке.
— Знаю, — бормочу сдавленно, срываюсь на истерику: — Ты не принц, ты ублюдок. Гораздо легче опять макнуть в дерьмо, чем проявить истинные чувства. Так и будешь молчать? Продолжишь свои дурацкие игры? Даже теперь? После всего?
Он хватает меня за горло, рывком заставляет подняться, встряхивает. Почти сворачивает шею. А потом впивается в дрожащие губы. Вгрызается. Выбивает воздух из лёгких.
— Чего ждёшь? — жарко шепчет прямо в рот. — Что я должен сказать?
Что любишь. Что не отпустишь. Что умоляешь простить за доставленные неудобства. Существует великое множество вариантов.
— Хочу вдыхать твои стоны, хочу пить твою боль, хочу пожирать твой самоконтроль.
Поднимает на руки, стискивает до хруста костей.
Никто и никогда касается так.
Не держит на грани, пропитывая плоть вирусом неизлечимой болезни. Не опаляет кожу, оставляя метки каленым железом. Не выносит смертный приговор, лишая надежды на искупление.
— Хочу убить, чтобы никому не досталась.
Наверное, нужно очнуться. Избавиться от гипнотических пут, сразиться с пугающей одержимостью.
Но сердце стрекочет, охвачено бешенством. И я смеюсь, хохочу, срывая голос, упиваюсь безумием.
No pain, no gain. Сквозь слёзы, сквозь боль. К победе.
Больше нет усталости. Слабости тоже нет. Нужно продолжать, двигаться дальше. Идти, ползти. Не важно. Главное — не останавливаться. Не замирать, не тормозить.
Мы не сбежим на край света. Не скроемся от мира. Не потеряемся, не исчезнем навсегда. Не найдём пристанище на безлюдном острове.
Мы слишком оху*нные, чтобы прятаться.
Или оху*вшие.
Уже не принципиально.
Мы. Мы. Мы. Тянет повторять. Завопить, заорать. Пока не растает на истерзанных устах, не врастёт, пуская корни вглубь.
— Разве ты не этого желала? — фон Вейганд опускает меня на диван, наваливается сверху всем своим весом. — Теперь не рада?
Кричу.
Инстинктивно дергаюсь, но оказываюсь лишь плотнее прижата к безжалостному палачу. Краснею, облизываю губы.
— Ползать в ногах, тереться о сапоги, — он обводит моё ухо языком. — Никогда не мечтала о таком?
— Нет, — заявляю чересчур поспешно.
— Маленькая лживая дрянь, — насмешливо выносит вердикт.
Срывает нижнее бельё. Ни туфли, ни чулки не трогает. Старается не повредить платье. Осторожно освобождает грудь из корсета, задирает пышные юбки выше.
— Нравится наряд? — интересуюсь с вызовом. — Выбирала специально для грандиозного торжества.
— В следующий раз одену тебя иначе, — фон Вейганд собирает соль с моих разгоряченных щёк.
— В следующий раз? — спрашиваю поражённо. — Собрался опять выдать замуж?
Он игнорирует вопрос.
Раздвигает мои ноги, забрасывает на плечи. Подтягивает ближе, крепко сжимает талию, сминает сильнее. Впечатывает в диван мощным, мускулистым телом. Подавляет волю к сопротивлению.
— Какая же ты потаскуха, изменяешь законному супругу в первую брачную ночь, — заявляет с наигранным презрением. — Порядочной жены из тебя не выйдет, однако бл*дь отменная.
Его пальцы проникают внутрь, принуждают стонать, извиваться змеёй. Доводят до черты, а после издевательски замирают. Низ живота наливается свинцовой тяжестью, мышцы начинают невольно сокращаться.
— Не спеши, — вдруг отстраняется. — Лучше поболтаем, побеседуем по душам. Поведай о своих грязных тайнах.
— П-прошу, — умоляю сбивчиво, судорожно цепляюсь за его руку.
— Отличный момент для исповеди, — произносит сладко, покусывает шею, вынуждая содрогаться от голодной дрожи.
— Ты и так всё знаешь, — бормочу с придыханием. — Хватит измываться.
— Сбрось тяжкий груз, — хриплый голос пропитан елеем. — Поведай о содеянном.
— Пожалуйста, — выдаю сдавленно, окончательно слетаю с катушек, пытаюсь расстегнуть его брюки.
— Стоп, — обхватывает оба запястья одной ладонью, заводит над головой, вдавливает в диван. — Пока не поздно признаться.
— В чём? — бросаю отчаянно, готова сознаться во всех смертных грехах, лишь бы ощутить желанное облегчение.
— Тебе виднее, — криво ухмыляется фон Вейганд. — С кем развлекалась здесь? Может отсасывала бывшему парню? Или сбежавшему жениху? Драгоценному Стасу?
Вздрагиваю будто от пощёчины.
— Ну ты и сволочь! — восклицаю гневно.
— А что? — ухмыляется. — Я же не могу проверить, у кого ты берёшь в рот.
— Пусти, — яростно рвусь на волю. — Вот скотина. Да ты просто шизанутый подонок.
— Тише, родная, — прерывает бурное возмущение поцелуем.
Терзает губы, не ведая пощады. Ослабляет хватку на долю секунды, пауза длится совсем не долго. Слышится шорох ткани.
— Выходит, никто не трахал мою девочку в этой девственной кроватке? — нездоровый блеск в его глазах пугает.
— Придурок, — бросаю с горечью.
Неужели сомневаешься?
Верна до гроба. До могилы. И за могильной плитой.
— Тогда нечего бояться, — резко проникает в меня, овладевает единственным движением, заполняет до предела. — Никогда не разрушу то, что люблю.
Зачётный комплимент.
Не скрою, хотелось бы оскорбиться.
Но это довольно сложно сделать. Только не теперь. Ведь огромный раскалённый член напрочь лишает разума, выколачивает жалкие остатки гордости грубыми толчками.
— Не разрушу, — шепчет фон Вейганд, нежно слизывая кровь с моего плеча. — Без веской причины.
Я пропала.
Затеряна в нём. Запечатана. Скованна по рукам и ногам. Сколько же мне отмеряно? На счастье. На жизнь. Без веских причин.
Глава 18.1
Привет, это я.
Твое утраченное чувство вселенского равновесия. Твоя потерянная решимость. Твой навеки забытый покой.
Присядь поближе, давай поболтаем.
Устаешь. Скучаешь. Все чаще срываешься. Предохранители искрят, не выдерживают напряжения. Еще немного и конец. Тушите свет, начинается бред.
