Делаю несколько осторожных шагов. Ноги не гнутся, мелкая дрожь охватывает руки. Заглядываю за дверь. И правда — ни души.
Выдыхаю с явным облегчением.
Любопытно, когда он успел смыться.
***
Держу спину прямо, соблюдаю правила маскарада.
Сенаторская чета хранит молчание, и я им за это очень благодарна. Юный лорд Мортон не посягает на чужое, что тоже не может не радовать.
Если напряжение хоть немного увеличится — взорвусь.
Остаток представления обращается в настоящую экзекуцию. Кажется, все вокруг знают, где мы с фон Вейгандом были и чем именно занимались. Мои распухшие губы мигом выдают постыдный секрет.
Хотя не стоит судить о других людях, исходя из собственной испорченности.
Вновь пробую обратить внимание на оперу, получить эстетическое удовольствие, раз телесного не светит. Только ничего не выходит. Уже наплевать на постановку, даже скрытые намеки не цепляют.
Муж застает жену на горячем, требует назвать имя любовника. Назревает конфликт. Актеры исполняют роли, однако реальность начинает перекликаться с игрой.
Все переплетено.
Есть нити, которые лучше не задевать, не пытаться распутать. Порой надо пройти мимо, но разве любопытство позволит?
— E aborre dal mentir quel labbro pio, — хрипло шепчет фон Вейганд мне на ухо, повторяя речь одного из героев и услужливо переводит: — Солгать не сумеет ротик невинный.
Горячие пальцы едва касаются моей ладони, слегка сжимают, неспешно исследуют, движутся от запястья до сгиба локтя.
Скользящая ласка вынуждает вздрогнуть, плотнее свести бедра. Раскаленная стрела пронзает насквозь, низ живота наливается свинцовой тяжестью. Мыщцы невольно сокращаются, порождают болезненную судорогу.
Хочется взвыть от неудовлетворенности, застонать в голос.
— Не переживай так, — насмешливо продолжает мучитель. — Никто не догадывается о том, где побывали твои губы.
И правда.
Люди не отправляются на премьеру в «Ла Скала», чтобы закрыться в туалете и делать минет. Это явный моветон.
Я смотрю прямо перед собой, исключительно на сцену. Не рискую повернуться, не решаюсь встретить пылающий взор черных глаз.
Краснею.
Воспоминания слишком свежи, моментально оживают в памяти. Развратные картины распаляют воображение.
Впереди разворачивается трагедия, но мне плевать на перепитии чужого сюжета. Пусть проблемы похожи, у нас другой расклад. Не изменяю, не предаю. Просто утаиваю долю информации.
Там муж допрашивает жену с пристрастием, тут я сгораю от низменного желания. Вот и все. Нет ничего общего.
— Il nome, o la tua vita (Его имя, или твоя жизнь), — тихо произносит фон Вейганд, дразнит жарким дыханием. — Il nome (Его имя).
После смерти точно окажусь в аду.
На подмостках гибнут люди. Хозяин труппы закалывает неверную супругу, потом убивает ее любовника. А меня волнует оргазм.
Ноль сопереживания. Музыка не пробирает, пение не трогает.
Думаю только об огромном раскаленном члене внутри. О безумных, яростных движениях, сотрясающих тело. О сладостных спазмах пьянящего наслаждения.
Я обращаюсь в сгусток токсического возбуждения.
— La commedia e finita (Комедия окончена), — заявляет главный герой.
Однако моя пытка продолжается.
Настает черед оваций, по залу проносится ураган аплодисментов. Публика щедра на эмоции, благодарит за доставленное наслаждение. Хлопаю с энтузиазмом, мысленно предвкушаю возвращение в отель.
Обломись, грядет добавка.
Cavalleria rusticana, прошу любить и жаловать. «Паяцы» отгремели, теперь на горизонте «Сельская честь». Приятное дополнение, неожиданный бонус. Выясняется, эту прелесть играют либо для затравки, либо ради послевкусия. Придется терпеть.
Твою ж мать, сколько здесь опер?!
Начинаю понимать Машу. Красиво поют, пляшут тоже прекрасно. И тем не менее пора завязывать. Сушите весла, ребята.
Нервно стискиваю сумку, стараюсь забыть, что ненароком вытерла ею пол в туалете.
Боже, раньше я ничего не ведала о страданиях.
— Великолепно, — заключает фон Вейганд, небрежно дотрагивается до моего бедра, вроде бы случайно скользит ладонью выше, к животу.
Судорожно выдыхаю.
— Потрясающее выступление, не находишь? — спрашивает елейным тоном.
Откашливаюсь.
Заехать бы ему в челюсть. Кулаком или с ноги. Рассмотрю любые опции.
Где эта чугунная сковорода, когда так нужна?
Считаю секунды, надеюсь умерить похоть. Но пламя лишь разгорается сильнее. Чувствую себя чокнутой извращенкой. Напрасно пробую протрезветь. Возбуждение не отпускает.
Под аккомпанемент классической музыки я медленно теряю рассудок.
Ненавижу оперу. Ненавижу зрительный зал. Ненавижу «Ла Скала». Звучит кощунственно, понимаю. Однако состояние аффекта меня оправдывает.
Жажду секса. Сейчас же. Иначе убью кого-нибудь. Берегитесь. Неудовлетворенная женщина страшна и беспощадна в гневе.
Будто услышав мои мольбы, занавес опускается.
Ура.
Ура, бл*ть, ура.
Это определенно лучшая часть выступления.
Далее следует очередной обмен вежливыми фразами с соседями по ложе. Сенаторша стреляет глазками, ее супруг остается холоден. Лорд Мортон нагло подмигивает, его невеста выглядит сердитой.
А я воспринимаю всех фоном. Белый шум, не более. Прощание длится недолго, вскоре попадаем в уютный салон авто.
Дождь барабанит по стеклам, крупные капли ударяются о прозрачную поверхность, расползаются рваными кляксами. Вглядываюсь в размытый пейзаж, подсвеченный вечерней иллюминацией, ищу знакомое здание отеля. С трудом сдерживаю возглас радости.
Отлично, мы на месте.
По роскошным коридорам проходим к стильному лифту, поднимаемся на несколько этажей выше, оказываемся в крутом номере.
Супер, можно выдохнуть.
Избавляюсь от сумки, нервно веду плечами, сбрасываю лишнее напряжение. Уверенно располагаюсь на кожаном диване, смело забрасываю ногу на ногу, не спешу поправить задравшуюся юбку.
Но фон Вейганд игнорирует намек. Невозмутимо следует мимо, оставляет соблазн без внимания. Направляется в кабинет и закрывает дверь.
WTF?!
В чем проблема. Какого черта. Всех смайликов мира не хватит для выражения моей злобы и глубочайшего удивления.
С х*я ли?!
Я чрезвычайно опечалена.
Тупо взираю на запертую дверь, хлопаю ресницами. Отказываюсь верить в реальность происходящего.
