— Да, — следует простой ответ.
— Т-ты… — осекаюсь, медлю и все же выпаливаю на одном дыхании: — Тебе не кажется, что сейчас не лучший момент?
— Ты можешь выбрать любую дату, — произносит невозмутимо.
Фон Вейганд разворачивается и покидает комнату прежде, чем я успеваю открыть рот и произнести осмысленную фразу. Оставляет наедине с панической атакой. Погружает в лихорадочную дрожь.
Никогда. Боже мой. Никогда.
Такая дата тебя устроит?
***
Он приходит на следующий день, приносит огромный телевизор, настраивает. Экран гигантский. Конечно, не такой, как в кинозале особняка, однако все равно очень даже впечатляющий.
Я напрягаюсь.
Обращаюсь в комок оголенных нервов.
Я ожидаю чего угодно, кроме того, что следует дальше.
До боли знакомая заставка. Яркие кадры, сочные сцены. Мелодия, которая находит отклик моментально. Пробирает до слез. До мурашек под кожей.
— Это что? — спрашиваю тихо. — Это правда?
Фон Вейганд подает мне пульт. Довольно крупный. Сенсорный.
— Если надоест, переключи.
Вместо обычных кнопок тут названия сериалов, номера сезонов и серий. Из стандарта только регулятор громкости. «Супернатуралы», «Баффи», «Зена», «Ангел», «Отбросы».
Тут собрана абсолютно вся мировая классика. Сразу не перечислить.
— Заказывай все, что захочешь, — говорит фон Вейганд. — Я добавлю в программу.
— Но… — осекаюсь.
Из телевизора доносится надрывный вопль:
— Харитон!
Я вздрагиваю.
— Харитон, но я же люблю тебя.
— Нет, Анна-Мария, нет, ты не любишь меня.
— Харитон, я люблю. Я люблю только тебя.
— Ты спала с моим единоутробным братом Харламом. Ты родила двойняшек от Макара и тройняшек от Петрова. Ты вертела шашни с Герасимом, с моим заклятым врагом.
— Харитон, ты мой рассол после похмелья, ты калинка-малинка, которая останется на века в сердце моем, ты для меня дороже балалайки, нашего фамильного медведя и отцовского дробовика.
«Жутко сопливые страсти по дону Родриго».
Шоу продолжается. Всегда. При любом раскладе.
Так вот какой он. Сезон, снятый для стран СНГ. Особенный колорит. Неповторимая адаптация. И название отличается.
«Красная жара товарища Герасима».
Ох, пошла вода в хату.
Новая заставка. Новый саундтрек. Перезапуск сериала идет полным ходом.
Тон вступлению задает партия гармошки. После подключаются ритмы народной эстрады и мужик с баритоном точь-в-точь как у моего многократно отсидевшего дяди Коли душевно затягивает:
«Итс май лайф
Энд итс нау о нэвэр
Ай энт гона лив форэвэр
Ай джаст вонт ту лив вайл айм элайв»
Что в нормальной версии звучит примерно так:
It's my life (Это моя жизнь)
It's now or never (Сейчас или никогда)
I ain't gonna live forever (Я не собираюсь жить вечно)
I just want to live while I'm alive (Я просто хочу жить, пока жив)
Без жуткого акцента.
Без чудовищного произношения.
Совсем не так весело.
Скучно и пресно.
Неинтересно.
Я начинаю смеяться.
Дико. Истерически.
Искренне.
Хохочу до слез.
Без видимой причины.
Просто такая песня. И такое исполнение. Плюс сам сериал. Череда уморительных кадров на экране. Гремучая смесь взрывоопасных элементов.
Господи.
Я и не думала, что смогу засмеяться. В обозримом будущем. Через сотню лет. Вообще. Хоть когда-нибудь.
А теперь я сгибаюсь пополам.
Заливаюсь хохотом.
И лед тает.
Глубоко.
Внутри.
Отсмеявшись, перевожу затуманенный взгляд на фон Вейганда.
— Хочешь, чтобы я ушел? — интересуется он.
— Прости? — вытираю слезы.
— Я могу уйти, — предлагает ровно. — Скажи.
Он позволяет сделать выбор.
Учитывает мое мнение.
Спрашивает, чего хочу.
Просто праздник какой-то.
Еще и «Жутко сопливые страсти» царят на экране.
Ой, то есть «Красная жара товарища Герасима».
Может, этот сезон не будет таким уж провалом.
— Харитон, я выполняла задание партии.
— Но партии давно нет.
— Партия вечна.
— Анна-Мария.
— Харитон.
— Анна-Мария.
— Меня обливали студеной водой из нашего колодца, а потом били электрическим током. Старые убеждения трудно побороть. Я вырезала целый отряд американцев крышкой из-под банки с тушенкой. Но сначала мне пришлось переспать с каждым из этих солдат. Не спрашивай почему. Таково задание куратора. Теперь у меня металлическая пластина в черепе и любовь к тебе, как сибирская язва.
— Выходи на сцену, танцуй балет.
— С радостью. Но где твоя балалайка?
Беру свои слова обратно.
Это п*здец.
А фон Вейганд берет кресло, приставляет ближе к моей кровати, усаживается и с невозмутимым видом взирает на кровавый ад.
Ладно. Посмотрим, сколько он продержится.
Надеюсь, товарищ Герасим не подведет.
— Хочешь попкорн? — раздается вкрадчивый вопрос.
— Тут его не делают, — выдыхаю с легким разочарованием. — Это же больница.
Фон Вейганд ничего не говорит. Просто выразительно выгибает брови. Становится предельно ясно, что по его распоряжению и шаурму скрутят, и шоколадный фонтан организуют.
Отлично. В роли жертвы маньяка есть свои плюсы. Я даже начинаю расслабляться и получать удовольствие.
Нам доставляют попкорн. И колу. И салат оливье. Чипсы. Крабовые палочки. Пельмени. Пирожки с марципанами.
Мои вкусы довольно необычны.
Стресс всегда толкает на вредную пищу.
Я заношу руку над очередной вкусняшкой и замечаю кольцо на безымянном пальце. Как будто в первый раз вижу. Ладонь точно судорогой сводит. Отдергиваю руку. Аппетит резко пропадает, тошнота подкатывает к горлу.
Я не буду об этом думать.
