Не буду.
Не буду…
— Ты можешь снять кольцо, — говорит фон Вейганд.
Я смотрю на него с ужасом.
— Выброси, — пожимает плечами.
От этого еще страшнее.
— Ты не хочешь его носить? — ровно осведомляется он, без гнева, без раздражения.
— Я не знаю.
Вздыхаю.
Я и правда не знаю, чего хочу.
Кольцо остается на моем пальце. Никаких перемен. Все по-прежнему. Мы досматриваем сериал молча. Серия за серией.
Но что-то опять меняется.
Неуловимо.
Такое странное чувство.
Рядом с тобой сидит зверь. Настоящий. Совсем не сказочный. Его клыки в твоей крови, на его когтях остатки твоей плоти. Ты прекрасно осознаешь опасность. Больше не утопаешь в сладких иллюзиях. Зверь готов броситься на тебя в любой момент. Опять.
Но тебе хорошо.
Уютно.
Против всех законов логики.
Против здравого смысла.
Ты боишься.
И не боишься.
Ну как так?
***
День за днем мы просто смотрим кино. Разные фильмы. Сериалы. Поглощаем вредную пищу вместе. Обмениваемся короткими фразами.
Это становится привычным ритуалом.
Это усыпляет мою тревогу.
Почти.
Но не совсем.
— Почему здесь нет зеркал? — спрашиваю я. — В смысле, я не уверена, нужны ли они в палате, но хотя бы в ванной комнате могли бы установить.
— Там есть зеркало, — говорит фон Вейганд. — Просто оно занавешено.
— Зачем?
Он молчит.
Я поднимаюсь с кровати.
Он не делает ни одной попытки меня остановить.
Я знаю, что скрывать особо нечего. Я уже не раз ощупывала лицо. Никаких серьезных увечий не заметила. Так, легкие ранки остались. Наверняка сойдут окончательно через пару недель. На синяки жутко смотреть, поэтому я всякий раз зажмуриваюсь, когда мне помогают принимать душ. Стараюсь отвернуться, не замечать. Но опять же особенно жутких последствий нет. Ведь нет же?
Я нахожу зеркало.
Срываю покров. Взираю на себя. В упор.
Губы дрожат.
Я подхожу ближе. Вплотную.
Боже. Не верю.
Я дотрагиваюсь пальцами.
Ощупываю.
Не просто рана. Царапина. Не запекшаяся кровь.
Рубец.
Змеится от уголка рта к щеке.
Рваный. Выпуклый. Красноватый.
А вот еще один. И еще. С другой стороны. И пара мелких, уже не таких явных, совсем тонких. Останутся шрамы. Точно. Такое не заживет без следа.
Мой взгляд движется ниже.
К горлу.
Такая жуткая отметина, будто мне действительно резали глотку. Медленно. Жестоко. Тупым ножом. Вспарывали плоть с истинно садистским наслаждением.
Я сбрасываю халат.
Я вижу истину.
Четко. Четче некуда.
Грудь. Живот. Бедра.
Все синее. Абсолютно.
Жуткое. До сих пор.
Кровоподтеки.
Гематомы.
Меня трясет.
Я привыкла к боли.
Боль стала моим миром.
Я не чувствую.
Ничего.
И вдруг неведомая сила заставляет обернуться.
Меня обдает кипятком.
Он здесь.
Эти горящие глаза.
Черные. Мрачные. Бездонные.
Глаза Дьявола.
Я теряю равновесие, не успеваю ни за что удержаться, падаю. А он бросается вперед, в мгновение ока преодолевает расстояние между нами, хватает меня, прижимает к груди.
Я ощущаю биение его сердца.
Но я ошибаюсь.
Там нет ничего живого.
Не было никогда.
Я полностью обнажена. Ничто не мешает ему взять желаемое. Хотя ему и так ничто не мешает. Сорвать одежду, завалить, изнасиловать. Залить все вокруг моей кровью.
Нет, нет, нет.
Я кричу.
Но он не торопится меня насиловать. Гладит по волосам, по спине, ловко поднимает с пола халат, прикрывает измученное тело. В его прикосновениях не ощущается похоти. Только желание уберечь. Успокоить.
Он относит меня на кровать.
Укладывает.
Укрывает.
Его запах.
Его жар.
Все это кружит мою голову. И когда он отстраняется, я тянусь следом. Инстинктивно, по воле рефлекса.
Он держит меня за руку.
А я рыдаю. Не могу иначе.
Перед глазами стоит отражение из зеркала.
— Тебя это возбуждает? — спрашиваю сквозь слезы. — Шрамы. Синяки. Тебе нравится мое избитое тело? Тебя это заводит?
Он молчит.
— Ну, скажи, — требую я. — Скажи, наконец. Ты хочешь меня трахнуть? Хочешь опять порвать рот?
Никакого ответа.
— Т-тогда, — захлебываюсь, закашливаюсь. — Тогда ты… ты…
Он только чуть крепче сжимает мою ладонь.
— Я звала тебя, — бормочу сдавленно. — Молила, чтобы откликнулся. Дал знак. Но ты просто брал меня. Раз за разом. Насаживал на член и трахал. Использовал как кусок мяса.
Тишина.
Гнетущая.
— Это было на могиле? — выдыхаю судорожно. — Это все не сон? Это настоящее?
Он переплетает наши пальцы.
Намертво.
— Шрамов не останется, — говорит тихо. — Ни на лице, ни на шее. Процедуры займут две недели. Потом ты и следа не заметишь.
Я всхлипываю.
— Ты не ответил.
— Ты знаешь ответ.
Мне еще никогда не было так холодно. Даже там, посреди кладбища. В снегу. Когда я была абсолютно голой. Даже там меня не сковывал такой лед.
— Ну так бери! — восклицаю яростно, разрываю наш тактильный контакт, нетерпеливо стягиваю халат. — Добей уже. Хватит ломать комедию. Тебе не идет роль романтика. Покажи свое истинное нутро.
Он не смотрит на обнаженную плоть.
Он взирает прямо в глаза.
И это хуже во сто крат.
— Я не возьму тебя, пока ты сама не захочешь, — чеканит твердо.
— Я не захочу, — практически выплевываю. — Никогда! Слышишь? Никогда. Я лучше сдохну, чем лягу с тобой по доброй воле. Тебе придется убить меня. Иначе я не позволю к себе притронуться.
