Фон Вейганд проходит вперед. Не глядя, отталкивает стол, преграждающий ему дорогу, в сторону. Действует настолько резко и жестко, что предмет мебели врезается в стену, с грохотом разлетается на части. В щепки. Вдребезги. Совсем как моя любовь. Прежде.
Кажется, он таки расстроен. Слегка. Самую малость.
Сурово сдвинутые брови. Горящие глаза, в которых неумолимо плавится арктический лед. Полные губы, сжатые в одну четкую линию. Напрягшиеся до нервной пульсации желваки. Выражение лица как у хладнокровного убийцы.
Хотя это его привычный режим. Спокойное состояние. Равнодушное. Флегматичное. Еще рано переживать.
Фон Вейганд приближается ко мне вплотную. Неотвратимо. Неизбежно. Накрывает мрачной тенью. Нависает несокрушимой скалой.
Он поднимает руку, заносит над моей головой, будто для удара. Властный, порывистый жест. Угроза, ощутимая кожей. Осязаемая. Продирающая до нутра.
Невольно вздрагиваю. Очень стараюсь слиться в единое целое со стеной позади. Мигом вжимаюсь в гладкую поверхность, буквально врастаю туда.
Сейчас это произойдет. Сейчас он убьет меня. Точнее, сперва ударит, врежет наотмашь, а потом…
Но фон Вейганд просто проводит ладонью по воздуху. Прямо перед моим лицом. Точно ласкает. Жутко. Пугающе. Странно. Как тогда. В гребаном подвале. Накануне казни.
Супер. Теперь самое время упасть в обморок. Давай, рухни камнем вниз.
— Твоя взяла, — говорит мой палач.
И опускается на колени. Склоняет голову. Трется щекой о мой голый живот, накрывает бедра крупными ладонями.
Что происходит?
Хитрый план. Трюк. Очередная изощренная издевка. Подкат с подставой. Новый виток безжалостной и беспощадной игры.
Я не понимаю. Не верю. Не покупаюсь.
Как?!
Потираю взмокшие виски, отчаянно пробую разогнать кровь, что в жилах застыла вековечным льдом. Смотрю на свои ладони, словно вижу впервые. Изучаю змеей вьющийся шрам.
Неужели это фон Вейганд хотел показать?
Теперь. Тогда. Всегда.
Я сумею остановиться. Чую грань. Я замру за чертой. Только верь. Откройся и покорись, подчинись моей темной воле. До последнего вздоха. До капли крови.
Тайный знак. Метка. Судьба.
У нас одинаковый шрам. Путь один. Сквозь пекло к небесам. И обратно. По порочному кругу. Опять и опять. Связь нельзя разорвать.
Кем бы не были. Где бы не жили. Нас будет тянуть. Тело в тело. Плоть в плоть. Неудержимо. Не красной нитью. Ножом. Друг в друга.
Столько боли. И слез. Ран. Внутри и снаружи. Шепот сбитого пульса становится глуше и глуше.
Кружим в танце. На жизнь и на смерть. Враждуем. И дружим. Выгрызаем надежду посреди зимней стужи.
Мы не тлеем. Гибнем. Горим. Не каждый поймет. Одобрит. Оценит. Почему столь сильно влечет погребальный костер.
Нет конца. Нет точки. За каждым обрывом таится начало.
Свет и тьма. Просто слова.
А чувства выше. Всегда.
— Я не… — осекаюсь.
Не знаю, что сказать. Правда. Без шуток. Не каждый день мужчины опускаются передо мной на колени. Особенно «фон Вейганды».
Первый раз такое, если честно.
Ноги слабеют. Подрагивают. Подгибаются непроизвольно. Сами собой. Чисто по мановению рефлекса.
Я хочу скользнуть вниз. К нему. Там мое место. Рядом с хозяином. С моим жестоким господином.
Но он не позволяет. Предугадывает движение. Пресекает. Сдавливает бедра пальцами, не дает принять привычное положение. Запрещает падать ниц.
— Я… — всхлипываю. — Я тебя ненавижу.
— Сильно? — спрашивает, чуть отстраняясь, заключает мой затравленный взгляд в горящий капкан своего взгляда.
— Бешено, — судорожно выдыхаю. — До безумия.
— Я тебя тоже, — криво ухмыляется и снова прислоняется ко мне, трется щекой о живот, о бедра, царапает нежную кожу щетиной, хрипло прибавляет: — До одури.
Он у моих ног.
Он.
Александр фон Вейганд.
Когда я проснусь? Очнусь. Сброшу путы сладких иллюзий. Когда вернусь в настоящую реальность? В боль. В кровь. В холод. В затхлый подвал.
Моргаю. Часто-часто. Лихорадочно мотаю головой.
Ничего не изменяется. Ни единого фрагмента.
Сколько я мечтала об этом моменте?
Гордый ублюдок передо мной на коленях. Склоняет свою упрямую бритую башку. Дарует неограниченную власть. Признает поражение. Вручает бразды правления.
Проклятье. Раз все и правда так. Откуда горечь?
— Пойдем, — говорит он, поднимается, снимает свой темный пиджак и набрасывает на мои дрожащие плечи, запахивает плотнее, скрывает наготу.
— Куда? — едва шевелю губами.
— Туда, где сбываются мечты, — раздается обезоруживающий ответ.
Фон Вейганд подхватывает меня на руки, не дожидаясь реакции. Легко и быстро, без долгих церемоний. Ощущение, будто горло вмиг перехватывает ледяной обруч. Сталь пленяет трепещущее тело холодными кольцами. Даже сердце не бьется.
Бог. Дьявол. Нет. Этот мужчина владеет мною. Всегда. Везде. Безраздельно.
Я живу. Лишь в его руках. Я дышу им. До скончания веков. И дальше. В бездну. В пропасть. В разлом на границе нашего мира.
***
Я начинаю что-то подозревать, когда мы пересаживаемся в карету. В такую здоровенную позолоченную карету с гигантскими сверкающими колесами, ангелочками на крыше, резными вензелями и различными замысловатыми цветочками, выполненную в стиле лучших традиций зажравшихся средневековых аристократов. В самую настоящую и реальную карету, которую я когда-либо встречала.
Конечно, дорога от аэропорта до центра города в одном лишь пиджаке заранее задавала грядущему вечеру весьма нескучный тон. Однако заднее сиденье заурядного «Бугатти» никоим образом не идет в сравнение с натуральным предметом роскоши, изысканным и воздушным, невесомым облаком, парящим над кромкой земли.
Чего греха таить? Фон Вейганд полон сюрпризов. Сегодня ты любовница романтичного шефа-монтажника, а завтра шлюха жестокого барона-садиста. Разгон между образами происходит за пару секунд. Наслаждайтесь, не переключайте канал.
— А? — выдаю не слишком осмысленное замечание.
Ну, что поделать. Мои предки жили в землянке. Регулярно отдаю дань своим корням, не стоит забывать древние семейные традиции.
— Там закрытая пешеходная зона, — невозмутимо поясняет фон Вейганд. — Исторический квартал. Другой транспорт строго запрещен.
Если честно, не припоминаю здесь ничего подобного. Хотя пофиг. Не важно.
