— То есть вы мило поболтали?
Пока я дрожала от страха в авто, пока раз за разом проклинала собственную тупость.
— Ну, я общительный человек.
Прикольная шутка.
— Давай не будем о них, — обвиваю его шею руками. — Давай останемся вдвоем в этой сказке.
— Сказке, — задумчиво повторяет фон Вейганд, потом отбрасывает плед. — В шкафу должны быть сухие вещи. Нам надо скорее одеться и выйти.
— Зачем?
— Кабельное посмотрим, — следует исчерпывающий ответ.
Опыт подсказывает, что спорить и выяснять бесполезно, нужно выполнять распоряжения. Поспешно привожу себя в порядок. Мне чудится, будто в комнате стало светлее, но я списываю это на игру воображения.
— Пойдем, — он берет меня за руку и выводит на улицу.
А там… дыхание перехватывает от изумления.
Застываю, околдованная завораживающим зрелищем. Удивительным, нереальным, невероятным.
Зеленые, голубые, розовые всполохи озаряют иссиня-черное небо от края до края. Разноцветные лучи вспыхивают в ночи, образуют причудливые короны и зигзаги, пускаются в диковинный танец. Отражаются на заснеженных просторах, искристой органзой скользят меж деревьев, окружают мистическим ореолом.
Движутся непрерывно, сменяют ориентир, не задерживаясь ни на миг. Рассекают темноту, ярчайшими красками вспарывают мрак изнутри.
— Aurora borealis, — говорит фон Вейганд.
— Северное сияние, — шепчу я.
Горящая арка, по которой древние божества спускались на землю. Знак свыше, овеянный суеверными поверьями, мифами и легендами.
— Викинги считали, тут можно разглядеть отца всех богов — Одина. Его белую бороду, острый меч и растрепанный балахон. Видишь что-нибудь?
Фон Вейганд обнимает меня сзади, притягивает крепче, склоняется ниже, рассчитывая получить ответ, но я теряю дар речи.
Сраженная благоговейной, чистой, первозданной красотой, наконец, понимаю причину тягостных терзаний. Неожиданно нахожу ответ в тенистом лабиринте сомнений. Тугой узел стремительно ослабевает, распускается и отпускает. Холодок, противно скребущий под ребрами, сменяется обжигающей волной. Будто сбрасываю оковы глубокого сна, выныриваю из мрачного омута на поверхность.
Не хочу быть фавориткой. Не хочу ни с кем делиться. Не хочу интриговать и притворяться, скрываясь под удобной маской.
Не стану играть чужую роль.
Не мое это.
Совсем не мое.
Я хорошая девочка.
Замуж хочу, чтоб по всем правилам, с гигантским тортом, пышной фатой и впечатляющими фейерверками, сопливой романтикой и приторно-сладкими признаниями.
И слезы осознания градом льются по разгоряченным щекам. Затаенная печаль прорывает плотину, скрытая боль выплескивается наружу.
Вырываюсь из стальных объятий, падаю на колени и рыдаю навзрыд.
Согнувшись пополам, сотрясаемая безумной истерикой, словно заново очнулась после подвала. Вернулась к истокам, к самой себе. Настоящей, а не той, которую пыталась сыграть, настырно убеждая разум в том, что случившееся надо принять и выгодно использовать.
Ведь мне далеко не наплевать.
Совсем не наплевать.
Я же…
— Лора, тише, — фон Вейганд склоняется надо мной, проводит рукой по дрожащей спине, пробует успокоить. — В чем дело?
Господи…
— Что случилось? — обнимает, берет под контроль лихорадочно содрогающееся тело, вновь повторяет: — Тише, моя маленькая.
— Люблю, — сквозь слезы бормочу срывающимся голосом. — Господи, я же люблю… Не могу так больше… честно, я пыталась, хотела быть такой ради тебя, соответствовать… сильной, стервозной, плохой… но я не могу, не хочу и не умею, не способна научиться…
— Успокойся, — обнимает крепче, до боли, которую сейчас не чувствую.
— Ты можешь не верить, — захлебываюсь в рыданиях. — Не доверять и отрицать… но я люблю… не знаю, как иначе назвать это…
— Тише, Лора! — почти рычание, хрипло и напряженно, голосом монстра.
— Я люблю тебя, Алекс.
Пусть ударит или накажет, пусть изобьет до полусмерти или сразу убьет. Все равно не выдержу.
— Чушь, — шепчет он, губами собирает соль кровоточащих ран, утоляет горечь. — Бред.
— Нет, — отталкиваю его, тщетно пробую освободиться. — Хватит лжи, хватит…
Фон Вейганд закрывает мой рот поцелуем.
Озаренные лучистыми всполохами, мы потеряны в ледяных просторах Севера. Пылкие чувства рождают хрупкую надежду на сказочное счастье. На то, что удастся соединить линии судьбы, столь различные, противоположные и все же удивительно близкие.
Но даже в его горячих руках содрогаюсь от предательского холода, когда внезапно вспоминаю одну очень важную вещь.
С тех пор как пришла просить деньги для бандитов, с кошмарной встречи в кабинете киевского офиса у меня ни разу не было месячных.
Глава 6.1
Детство — счастливая и беззаботная пора, когда все просто и понятно, не требует доказательств, легко принимается на веру. Есть добро и зло, черное и белое, правда и ложь. Вне полутонов и противоречивых оттенков, вне каких-либо сомнений. Четко и категорично, пополам, на равные доли.
Мы стремимся повзрослеть. И слишком поздно понимаем, что взрослеть больно.
Хотим поскорее обрести независимость, доказать право на личное мнение, отстоять избранную позицию. Охваченные радостной эйфорией, не замечаем, как теряем больше, нежели получаем. Как обрезают крылья за спиной, как спускают нас с высоты небес на грешную землю, как сжигают дотла сокровенные мечты.
Мы узнаем множество новых фактов, но забываем о главном, о том, что необходимо сохранить навсегда, пронести сквозь годы, уберечь в галерее памяти.
О чем?
Пусть каждый сам ответит на этот вопрос. Пусть, несмотря на невзгоды и печали, вам удастся изменить реальность прежде, чем она изменит вас, и доказать: вы не куклы, ведомые чужой рукой.
Ничто не вечно на планете. Никто не властен над неумолимым бегом времени.
Но… попытаться ведь можно?
Разорвать шаблоны, обернуть вспять установленный порядок. В конце концов, правила созданы для того, чтобы их нарушать.
Так просто в теории, так сложно на практике, однако стоит затраченных усилий. Оглянуться назад, вернуться к истокам и…
Действовать по велению сердца.
***
В детстве, когда я плакала, мама обнимала меня крепко-крепко, прижимала к груди, согревала коротким и банальным обещанием: все будет хорошо. А папа ласково гладил по голове, улыбался и утверждал, что пустить слезу только на пользу здоровью, словно дать душе основательно проблеваться.
