Все-таки повезло вовремя вернуться, успеть идеально.
— Насилуют! — завопила я на полной громкости.
— Простите, — отшатнулся Андрей.
— Поглядываете на хозяйскую вещь? Не хорошо, ох, как не хорошо, — мстительно щурюсь.
— Проверяю, — оправдывается и спешит ретироваться.
Разумеется, не спускаю случившегося, достаю сутенера издевками и подколками, но на душе муторно.
Останься бы я попить кофе с Гаем, загляни бы в музей, опоздай хоть на минуту — расстрел без суда и следствия. Расстрел и подземная камера пыток. Нет, сначала камера пыток, а потом…
Короче, не важно.
Разве можно быть настолько тупой? Рисковать ребенком? Злить фон Вейганда, когда над горизонтом уже сгустились тучи?
Бросаю несколько шпилек в адрес Андрея, пытаясь расслабиться, далее с чистой совестью захожу в спальню, устало вздыхаю и хлопаю в ладоши, чтобы включился свет.
Словно по мановению волшебной палочки. Никогда не устану удивляться современным технологиям. До чего дошел прогресс.
Поскорей бы принять расслабляющую ванну, избавиться от напряжения. Разминаю шею, начинаю спешно расстегивать куртку, швыряю ее на пол.
— Поговорим? — вкрадчивый вопрос вынуждает вздрогнуть всем телом.
— Нельзя так подкрадываться, — поворачиваюсь к фон Вейганду.
Он вольготно расположился в кресле, пристально следит за каждым моим движением.
— Я просто ожидал тебя, — произносит нарочито мягко.
Надеюсь, ничего не подозревает.
— Как прошел день? — невинно интересуется, заставляя мысленно перебирать худшие варианты.
Узнал про регулярные вылазки в центр города? Про мою встречу с леди Блэквелл? Про обнимашки с голым Мортоном?
— Нормально, — с трудом проглатываю ком в горле.
— Я обещал подробное обсуждение, — неторопливо поднимается.
Нет, если бы узнал, то кнут бы уже безжалостно полосовал мою нежную кожу.
— Продолжай, не останавливайся, — подступает все ближе.
— Ты о чем? — в целях безопасности делаю несколько осторожных шагов назад.
— Раздевайся, — усмехается очень недобрым образом.
— Мне и так комфортно, не беспокойся, — не сдерживаю идиотский смешок. — Общаться можно одетыми.
— Раздевайся, — напускная веселость разом выветривается, приказной тон не оставляет права выбора.
Упираюсь в стену, четко понимаю, пути отступления отрезаны. Бежать некуда, при любом раскладе догонит и возьмет свое.
— П-пожалуйста, — кусаю губы, отчаянно стараюсь не разрыдаться.
Не сейчас, не так.
Слишком устала, слишком разбита.
— Хватит ныть, — грубо обрывает фон Вейганд, неотвратимо приближается.
Голод хищника ощущается взмокшей кожей, мельчайшей клеточкой беззащитного тела. Зверь жаждет обладать любимой игрушкой в полной мере, терзать и разрывать на части, наслаждаться ужасом. Слизывать свежую кровь, причинять боль и упиваться властью над податливой плотью.
Аппетит раздразнило то, что заставляло воздерживаться столь долгий срок. То, что делало его мрачным и молчаливым. Некая угроза. Теперь же тяжелые цепи исчезли, а преграды в одночасье рухнули.
— Я буду обсуждать и показывать, — стремительно сокращает расстояние между нами, с издевкой заявляет: — На примерах.
Не контролирую эмоции, действую подсознательно, руководствуюсь первобытным инстинктом.
Закрываю живот руками, охраняю бесценный дар. И этот жест выдает мою страшную тайну, звучит громче самых красноречивых слов.
Не отмотать назад, не исправить.
Под неверящим взглядом фон Вейганда теряю биение собственного пульса. Падаю в бездну, погружаюсь в ледяную пустоту.
Глава 9.1
Все мы там будем.
Кто-то позже, кто-то раньше.
Не столь важно, когда именно и каким образом.
Кто-то сразу, с первого взгляда, со школьной скамьи. Кто-то под конец, утратив всякую надежду, отчаявшись и больше не желая перемен.
Кто-то навсегда, до полного помешательства, до последнего вздоха. Кто-то каждый месяц или, может, реже, каждый год, для галочки, лишь бы поддержать хорошую форму.
Кто-то искренне, надрывно, поставив под удар собственное благополучие, бескорыстно, не ожидая получить ничего взамен. Кто-то расчетливо, осторожно, крадучись под покровом ночи, по строгому расписанию и ради радужных перспектив.
Все мы будем в… любви.
Будем любить.
Любить вечно, пафосно и трагически, заламывать руки, рыдать под шепот меланхоличных мелодий. Любить безответно, страстно, исступленно, сочиняя поэтические строчки, порой бездарные, порой не очень. Любить жертвенно, подчас во имя, подчас вопреки, упиваясь страданиями, погрязнув в болоте чистейшего эгоизма и на пустом месте взрастив розовые мечты.
Любить словно в книжках, будто на манящем экране кино, сначала точно наполнять любой поступок глубоким смыслом, а после малодушно вырубать контроль. Любить насмерть и сильнее смерти, очертя голову, бросаться вниз, расшибаться в лепешку, просить добавки, возвращаться за новой порцией боли, за спасительной дозой, без которой света белого не видим, горько стонем от обиды.
Любить за стабильность, комфорт, ощущение теплого одеяла поверх обнаженной кожи, и заботу, ограждающую от мирских невзгод. Любить удобно, почти не напрягаясь. Любить, защищая от зла, решая сложные проблемы, наслаждаясь иллюзией превосходства. Любить, получая власть и уверенность, ибо все в порядке, движется гладко, безупречно расписано по нотам.
Любить, обманываясь и обманывая, целуя и подставляя щеку, сломавшись и ломая, предлагая компромисс и выдвигая ультиматум. Любить грешных и святых, идеалистов и циников, достойных людей и последних ублюдков. Любить в стильно меблированной гостиной и в обшарпанной коммуналке, под дулом пистолета и на солнечных курортах, в кабинетах известных руководителей и за стальными прутьями решетки.
А, впрочем, любовь случается разная.
Попадается и дешевая подделка, выгоревшая на солнце, и натуральный бриллиант, упрямо сверкающий на зависть многим.
Вариаций не перечесть: слепящая похоть, полезная привычка, возможность удачно пристроить свой зад или подавить чужую волю, потребность самоутвердиться, желание быть нужным.
И, наконец, есть любовь настоящая.
Пусть мало кто ее встречал лично, все о ней говорят, склоняют направо и налево, успешно затыкают брешь, не замечая подвоха. Здесь как в любом соревновании — разыграть партию подвластно каждому, но главный приз придется заслужить.
Придется довериться, обнажить то, что никогда не показывал остальным, о чем даже сам боишься подумать. Заткнуть инстинкт самосохранения и вложить заряженное оружие в дрожащие пальцы ближайшего на свете человека, который не просит особого разрешения, приходит и остается рядом, сливается с твоим дыханием, струится по венам, отбивается в каждом ударе сердца.
