Замурована между безграничным спокойствием фон Вейганда и собственной истерикой. Жмурюсь, кусаю губы, отчаянно борюсь с жалобными всхлипами. Противлюсь пагубной слабости, не сдаюсь и не отступаю.
— Организация, в которую ты так рвешься попасть, — бормочу дрожащим голосом. — Это они творят жуткие зверства? Лига работорговцев на острове? Или тут иная песочница? Вечно занят, вечно на взводе. Что же ты делал, когда боялся приходить ко мне ночью… Выполнял задания? Признайся, какой обряд совершают ради почетного места в дьявольском кружке. Сколько людей приносят в жертву?
Фон Вейганд притягивает меня ближе, обнимает крепко-крепко, убаюкивает щемящей нежностью. Покрывает обнаженную шею поцелуями, невесомыми и порхающими, будто крылья бабочки. Но не произносит ни единого слова.
Лучше бы наорал, избил, причинил привычную боль.
Все, что угодно, лучше упертого молчания.
Ярость застилает глаза, толкает на безумную провокацию.
— Ах, совсем забыла! — говорю с показной беспечностью. — Портрет очень заинтересовал, потянуло увидеть его опять. Поэтому вернулась в квартиру на следующий день. Зря, ведь там не было ни Каро, ни картины. Только голый Гай, дружеские объятья и непристойные предложения.
Вздрагиваю и осекаюсь, когда зубы хищника смыкаются на пылающей коже. Не кусает, но и не дразнит. Демонстрирует превосходство, вынуждает подчиниться и стихнуть.
Озноб ледяными стрелами пронзает тело, безжалостно терзает грешную плоть. Разом трезвею, замираю в ужасе от содеянной глупости. Раскаиваться поздно, неосторожную фразу не вернуть обратно, ошибку не исправить. Попадаю по полной программе.
Сразу прикончит или заставит помучаться?
Он не сторонник быстрой расправы, дотерпит до подземелий родового особняка и с радостью удовлетворит мою жажду приключений так, что мало не покажется.
— Во время экскурсий успела посетить London Eye*? — мягко произносит фон Вейганд.
*Лондонский глаз — колесо обозрения, расположенное на южном берегу Темзы (прим. авт.)
Вопрос выбивает почву из-под ног.
— Ты, вообще, слушал меня? — даже обидно. — Ты не веришь?
— Верю каждому слову, — чмокает в шею, отстраняется, достает мобильный.
— Я нарушила основное запреты, послала к черту систему безопасности, пробралась на вражескую территорию, — напоминаю на всякий случай.
Молодец, подкинь еще горсть земли на крышку гроба.
— Я обнималась с голым парнем, — уточняю: — С абсолютно голым парнем.
Триумф идиотизма.
— И… ничего? — тонко намекаю.
Экзекутор занят поиском номера в телефонной книге.
— Предпочитаешь вино или шампанское? Покрепче — виски, джин, водка? — спрашивает ленивым тоном.
Видимо, мы незаметно попали в параллельную реальность с добрыми и всепрощающими садистами. Моргаю, щипаю себя — не выручает. Жду подвоха.
— Полагаюсь на твой вкус, — отползаю в сторону, готовлюсь держать оборону.
Однако романтичный шеф-монтажник не спешит с наказанием, наоборот, организовывает приятный сюрприз. Бронирует приватную капсулу на знаменитом колесе обозрения, просит дополнить антураж кабины вином и закусками.
— Короче, обсуждения не будет, — подвожу итог.
— Почему? — нажимает на сброс, отключает мобильный. — Теперь нас не побеспокоят.
— Давай, — мило улыбаюсь, вжимаюсь в дверцу авто, хотя прекрасно понимаю, это не спасет. — Предлагаю внести ясность в спорные моменты, определить, кто и где дал маху. Развитие отношений — долгий и кропотливый процесс, основанный на сотрудничестве, честности…
— Правда, скучаешь по траху в задницу? — прерывает фон Вейганд.
— Прости — что? — едва не лишаюсь челюсти, захожусь в приступе нервного кашля.
— Ну, ты сказала, было грустно, пришлось искать другие развлечения, — умело использует компрометирующие выражения.
— Фигура речи, не более, — уверяю поспешно.
— Я так и думал, — вздыхает с наигранным разочарованием.
— Издеваешься?
Он смеется, весело и по-мальчишески, но в горящих глазах сотни маленьких демонов отплясывают зловещий танец.
— Нет, — заявляет с обманчивой нежностью.
Наклоняется и совершает неуловимое движение, мастерски исполняет резкий бросок. А в следующий миг я впечатана в мощное тело без надежды вырваться. Одна рука сдавливает горло, другая — ребра. Спиной ощущаю натянутые канаты мышц.
— Никогда не издевался над тобой по-настоящему, — шепчет на ухо. — Впрочем, искушение возникает регулярно.
— Прости, — пытаюсь оправдаться.
— Заткнись, — раздается приказ. — Мне давно следовало избавиться от наваждения. Сломать игрушку, найти замену, прекратить комедию.
— Я не… не… — тщетно стараюсь договорить.
Жестокие пальцы впиваются крепче, лишают кислорода.
— Но с тобой не могу поступать так, как следует.
Хватка усиливается, душит, принуждая судорожно дергаться и хрипеть.
— Поэтому — да, внесем ясность.
Неожиданно отпускает на волю, позволяет отдышаться и притягивает обратно. Согревает лаской, губами чертит влажную линию от ключицы к виску.
— Я ценю сообразительность, поэтому за догадки очень близкие к истине прощаю все остальное. Здесь откровения о работе официально заканчиваются. Хоть раз сунешься на запретную территорию, отучу твой зад от самодеятельности.
Грубо толкает к себе на колени, поворачивает, будто куклу, заставляет распластаться на животе, застыть в отличной позиции для порки.
— И это не фигура речи.
Больно шлепает ниже поясницы. Мужественно терплю, стиснув зубы.
— Никаких расследований, никаких встреч с Кэролайн Блэквелл, никаких контактов с Гаем Мортоном.
Еще несколько выразительных шлепков.
— Я оставлю тебе наличные и, возможно, пересмотрю график прогулок.
— Спасибо, господин, — не удерживаюсь от язвительного комментария.
— Разрешу заниматься любимым делом.
Легкие поглаживания настораживают похлеще ударов.
— В смысле? — внутренне напрягаюсь.
— Трепать языком.
Странно прозвучало, вроде «а ты смешной, убью тебя последним».
— Хотела узнать правду, будет правда, — обещает торжественно. — Расскажу о личном, о том, что прежде никому не рассказывал.
Ну, намечается прогресс.
— Не обольщайся, — словно читает мысли. — После такого признания даже на том свете от меня не скроешься.
Какой побег? Смиренно обязана поддерживать имидж полной дуры…
