Он нашел вторую передачу, и чудный «Фольксваген» Роули
Делессепса вздрогнул от неожиданности, переходя на еще никогда не испытанную им
скорость выше тридцати пяти миль в час.
Глава 23
Два звонка шерифу Пэнборну
Первый из звонков, поразивший Алана Пэнборна в самое сердце,
прозвенел сразу после трех часов, когда Тад заливал три кварты моторного масла
«Сапфир» в жаждущий «Фольксваген» на бензозаправочной колонке в Аугусте. Алан в
это время уже думал держать путь в закусочную, чтобы получить свою чашку кофе.
Шейла Бригхем неожиданно выглянула вслед проходившему на
выход шерифу и окликнула его:
– Алан? Тебя вызывают. Ты знаешь кого-нибудь по имени Хью
Притчард?
Алан резко обернулся.
– Да. Принимай вызов.
Он кинулся в офис и схватил трубку как раз в тот момент,
когда Шейла принимала счет за подключение.
– Доктор Притчард? Доктор Притчард, это вы?
– Да, я здесь. – Связь была очень четкой, но Алан ощутил
какое-то сомнение – этот человек говорил голосом, не похожим на тот, что бывает
у семидесятилетнего. Сорок, возможно, но никак не семьдесят.
– Вы тот доктор Хью Притчард, который практиковал в
Бергенфилде, штат Нью-Джерси?
– Бергенфилд, Тенафли, Хэгенсак, Энглвуд, Энглвуд Хайтс...
черт возьми, я профессорствовал всю свою жизнь. Вы тот шериф Пэнборн, которому
я вдруг так понадобился? Моя жена и я только что вернулись из похода через
перевал Дьявола. Только что вернулись. Даже моя боль может болеть.
– Да, я приношу извинения. Я хочу поблагодарить вас за
звонок, доктор. Ваш голос значительно моложе, чем я ожидал услышать.
– Так, все это прекрасно, – сказал Притчард, – но вам бы
надо было увидеть и меня всего остального. Я похож на крокодила, разгуливающего
на задних лапах. Чем могу служить?
Алан еще раз подумал и решил быть предельно осторожным и
осмотрительным. Сейчас он зажал трубку между ухом и плечом, откинулся назад в
кресле – и парад животных прошел по стене.
– Я расследую убийство здесь, в Кастл Роке, штат Мэн, –
сказал Пэнборн. – Жертвой стал здешний житель, Хомер Гамаш. Возможно, что
существует свидетель этого преступления, но у меня чрезвычайно деликатная
ситуация с этим мужчиной, доктор Притчард. Существуют на это целых две причины.
Во-первых, он знаменит. Во-вторых, у него наблюдаются симптомы, о которых вы
можете вспомнить, поскольку однажды уже были с ними знакомы. Я так говорю,
потому что вы оперировали его двадцать восемь лет назад. Он имел
доброкачественную опухоль на мозге. Я опасаюсь, что если эта опухоль снова
появилась, то его показаниям нельзя будет особо дове...
– Тадеуш Бомонт, – сразу перебил шерифа Притчард. – И каковы
бы ни были нынешние симптомы, я очень сильно сомневаюсь, что это рецидивы той старой
опухоли.
– Как вы догадались, что речь идет о Бомонте?
– Потому что я спас ему жизнь в 1960 году, – сказал Притчард
и добавил с несокрушимым высокомерием: – Если бы не я, ему бы не пришлось
написать ни одной книги, потому что он не дожил бы и до двенадцати лет. Я
следил за его карьерой с некоторым интересом еще с той поры, когда он чуть было
не получил Национальную книжную премию за свой первый же роман. Я как-то
взглянул на фото автора на суперобложке книги и узнал все того же парня. Лицо
изменилось, а глаза остались прежними. Необычные глаза. Мечтательные, как бы я
их назвал. И, конечно, я узнал, что он живет в Мэне, после этой недавней статьи
в «Пипл». Она пришла к нам как раз перед нашим отъездом на отдых.
Он подождал чуть-чуть, а затем проговорил нечто
сногсшибательное, но столь обычным тоном, что Алан не сразу даже и среагировал.
– Вы сказали, что он, возможно, был свидетелем убийства? Вы
уверены, что вы действительно не подозреваете его самого в совершении этого
преступления?
– Ну... я...
– Я только спрашиваю, – продолжал Притчард, – поскольку люди
с мозговыми опухолями часто делают очень странные вещи. Причем своеобразие и
необычность таких действий прямо пропорциональны интеллекту мужчины или
женщины, их совершивших. Но у мальчика вообще не было мозговой опухоли, знаете
ли, – по крайней мере в общепринятом смысле этого термина. Это был очень
необычный случай. Чрезвычайно необычный. Я прочел всего о трех подобных случаях
с 1960 года, причем о двух – уже после ухода в отставку. Ему сделали
стандартные нейрологические исследования?
– Да.
– И?
– Они дали отрицательные результаты, относительно каких-то
посторонних образований.
– Я не удивлен. – Притчард помолчал несколько секунд, затем
добавил: – Вы не совсем откровенны со мной, молодой человек, верно?
Алан прекратил свои настенные развлечения с тенями и подался
вперед в кресле.
– Да, боюсь, что так. Но я очень хотел бы узнать, что вы
имели в виду, говоря, что у Тада Бомонта не было мозговой опухоли «в
общепринятом смысле этого термина». Я знаю обо всех конфиденциальных условиях в
отношениях между докторами и пациентами и не знаю, поверите ли вы человеку, с
которым разговариваете впервые в жизни – и к тому же по телефону. Но я надеюсь,
что вы все же поверите мне, если я скажу, что я на стороне Тада и что я
абсолютно уверен в его согласии на то, чтобы вы рассказали мне обо всем, что
мне нужно узнать. У меня нет времени, чтобы организовывать его звонок вам и
давать на это свое формальное согласие, доктор, – мне это надо знать сейчас.
И Алан сам удивился, обнаружив, что все это – правда, или по
крайней мере, что он верит, что это правда. Его начало охватывать непоколебимое
чувство, что сейчас происходят какие-то важные события. События, о которых он
не знал еще... но скоро узнает.
– У меня нет никаких проблем, связанных с рассказом об этом
случае, – спокойно ответил Притчард. – Я не раз подумывал, не стоит ли мне
сообщить обо всем этом и самому Бомонту, а не ограничиться простым
уведомлением, что операция в госпитале прошла нормально, сразу после окончания
хирургического вмешательства. Я чувствовал, что это может очень заинтересовать
его.
– Что же это было?
– Я как раз подступаю к этому, смею вас уверить. Я не
сообщил его родителям, что обнаружилось при операции, потому что это не имело
особого значения в любом практическом аспекте, а мне не хотелось связываться с
ними ни по какому поводу. С его отцом – в особенности. Тот мужик, должно быть,
родился в пещере и провел свою молодость, охотясь на мамонтов. Поэтому в то
время я решил сказать им только то, что они хотели и могли услышать и понять, и
отделаться от них поскорее. Затем, конечно, и время сыграло свою роль. Вы
теряете связь с пациентами. Я подумал было написать Бомонту письмо, когда
Хельга показала мне его первую книгу, и не раз еще возвращался к этому своему
намерению. Но я также чувствовал, что он может и не поверить мне... или не
проявит какого-либо интереса... или может подумать, что я немного спятил. Я не
очень-то знаю знаменитых людей, но мне их жаль – я подозреваю, что их жизнь
имеет оборонительный, неорганизованный, печальный характер. Мне показалось, что
лучше не трогать спящую собаку. А теперь к делу. Как говорят мои внуки, кончай
лодырничать.
