Они опустились на колени. Сперва им удалось чуточку
продвинуться, хотя это было не самое приятное занятие, поскольку ползти
приходилось по живому ковру из воробьев толщиной не менее восемнадцати дюймов.
Но затем они опять натолкнулись на ту же живую стенку. Глядя вниз, под
покрывало, Он мог видеть сплошную массу из живых и мертвых воробьев. Воробьи
внизу на ступеньках были раздавлены. Поверх этого слоя находились слои других,
еще пока живых, но тоже обреченных на смерть птиц. Еще выше – примерно в трех
футах от ступенек лестницы – воробьи летали в своего рода зоне самоубийств,
сотрясаясь и падая, некоторые снова взлетали вверх, но большинство птиц
оставалось внизу, раздавленные своими же собратьями с переломанными ножками и
крыльями. Воробьи, как вспомнил шериф, не могут парить в воздухе.
Откуда-то сверху, по другую сторону этого живого барьера,
раздался мужской вопль.
Лиз в ужасе посмотрела на Алана, прижалась к нему плотнее.
– Что мы можем сделать? – прокричала она. – Что мы можем
сделать, Алан?
Он не ответил. Потому что отвечать было нечего. Они ничего
не могли сделать.
Старк двинулся к Таду с бритвой в правой руке. Тад попятился
к медленно открывающейся двери в его кабинет, не сводя глаз с лезвия. Он
схватил еще один карандаш со стола.
– Это вряд ли тебе принесет пользу, старина, – сказал Старк.
– Не сейчас.
Затем его глаза обратились к двери. Она уже открылась
достаточно широко, и воробьи устремились в щель сплошной рекой... и они неслись
на Джорджа Старка.
В одно мгновенье на его лице появилось выражение ужаса и
понимания.
– Нет! – завопил Старк, и начал полосовать их бритвой
Алексиса Мэшина. – Нет, я не хочу! Я не хочу возвращаться! Ты не можешь
заставить меня!
Он разрезал одного воробья точно пополам и в воздухе
пронеслись вниз два трепещущих крыла. Старк яростно размахивал бритвой направо
и налево вокруг себя. И Тад внезапно все понял
(Я не хочу возвращаться)
что здесь происходило.
Психопомпы, конечно, пришли, чтобы послужить эскортом для
проводов Джорджа Старка в Эндсвилл, назад в страну мертвых.
Тад отшвырнул карандаш и кинулся к детям. Весь кабинет был
заполнен воробьями. Дверь теперь была почти полностью открыта, река
превратилась в поток.
Воробьи садились на широкие плечи Старка. Они садились на
его руки, голову. Они ударялись об его грудь, сперва дюжинами, а затем сотнями.
Он извивался в облаках падающих перьев и непрерывно размахивал бритвой, пытаясь
не отдать то, что уже получил.
Они покрыли лезвие бритвы, ее дьявольски блестящая
поверхность была утоплена в перьях, оставленных погибшими под ее ударами
птицами. Тад посмотрел на своих малышей. Они прекратили хныкать. Они смотрели
вверх на кипящий и непрерывно содрогающийся воздух с одинаковым выражением
удивления и удовольствия. Их руки были подняты, словно они проверяли, не идет
ли дождь. Их крохотные пальчики были раздвинуты. Воробьи садились а них, но не
клевали.
Зато они клевали Старка.
Кровь струилась по его лицу в сотне мест.
Один из его глаз был уже выклеван. Воробей сел на шею Старку
и начал долбить рану на его горле, нанесенную карандашом Тада. Птица успела
трижды клюнуть и очень быстро – «ра-ра-ра» – как очередь из пулемета, прежде
чем Старку удалось схватить ее и раздавить с треском как живую хлопушку.
Тад закрыл собой близнецов, и теперь птицы садились и на
него. Но не клевали, а только сидели.
И наблюдали.
Старк исчез. Он превратился в живую, извивающуюся скульптуру
из птиц. Кровь сочилась отовсюду, из всех щелей и дыр в его теле. Откуда-то
снизу Тад услышал звук треска и разлома – дерево поддавалось напору птиц.
«Они пробили путь на кухню», – подумал он. Он мельком
вспомнил о газопроводных трубках к печи, но эта мысль была очень быстрой и
показалась не важной.
А теперь он все чаще слышал звук отдираемой от костей Старка
живой плоти.
– Они пришли за тобой, Джордж, – услышал Тад собственный
шепот. – Они пришли за тобой. Спаси тебя Бог.
Алан ощутил перед собой свободное пространство и посмотрел
через ромбовидные дыры в покрывале. Птичий помет сполз ему на щеку, и он стер
его. Лестничная клетка все еще была полна воробьями, но их количество резко
уменьшилось. Большинство оставшихся в живых птиц видимо устремилось туда, куда
они с самого начала держали путь.
– Пошли, – сказал он Лиз, и они начали подниматься по
хрустящему ковру из мертвых птиц. Они только достигли второго этажа, как
услышали возглас Тада: – Берите его теперь! Берите его! ЗАБИРАЙТЕ ЕГО ОБРАТНО В
АД, ОТКУДА ОН ПРИШЕЛ!
И вихрь из птиц превратился в ураган.
Старк сделал последнюю агонизирующую попытку избавиться от
них. Ему некуда было идти, некуда было бежать, но он все равно попытался. Это
был его стиль.
Колонка птиц, облепивших его, двинулась вперед вместе с ним;
огромные мощные руки, покрытые воробьиными перьями, головами и крыльями,
поднялись в последнем усилии и яростно стали бить по торсу, пересекаясь на
груди. Птицы, частично раненные, частично мертвые, падали на пол, и в какой-то
миг Таду представилась картина, которая преследовала его всю оставшуюся жизнь.
Воробьи пожирали Джорджа Старка живьем. Глаз у него уже не
осталось, вместо них зияли пустые впадины. Нос сократился до ничтожного
выступа. Его лоб и волосы были содраны начисто, обнажая белую поверхность
черепа. Шеи почти не осталось. Птицы расклевали его живот. Стая воробьев сидела
на ногах Старка и со все большим усердием проклевывала в них дыры, подбираясь
все выше и выше, собираясь добраться и до его внутренностей.
И Тад заметил еще кое-что.
Воробьи пытались поднять Старка. Они пытались... и очень
скоро, когда они уменьшат вес его тела, им это удастся.
– Берите его теперь! Берите его! ЗАБИРАЙТЕ ЕГО ОБРАТНО В АД,
ОТКУДА ОН ПРИШЕЛ! – закричал Тад.
Крики Старка прекратились после того как его горло было
проклевано сотнями безжалостных клювов. Воробьи теперь перебирались на руки, и
на секунду даже его ноги мелькнули на кровавом паркете.
Он махнул руками – тем, что от них осталось – вниз по бокам
диким жестом, давя дюжины птиц... но дюжина дюжин рвалась занять место выбывших
пернатых коллег.
Звук трескавшейся и расщепляемой древесины справа от Тада
вдруг стал все усиливаться. Тад посмотрел туда и увидел что восточная стенка
его кабинета разваливается подобно папиросной бумаге. Он за какой-то миг сумел
рассмотреть тысячи желтых клювов, пробившихся сквозь дерево одновременно, а
затем схватил близнецов и накрыл их собой, выгнув тело, чтобы защитить из от
обломков, может быть, впервые и единственный раз в жизни проявив настоящую
ловкость и проворство.
