Стена рухнула внутрь кабинета, подняв пыльное облако из
щепок и опилок. Тад закрыл глаза и прижал детей ближе к себе.
Он больше ничего не видел.
Но Алан Пэнборн это увидел, как и Лиз.
Они сбросили покрывало с плеч, как только туча птиц над ними
и рядом с ними исчезла в кабинете Тада. Лиз начала пробираться в гостевую
спальню по направлению к открытой двери в кабинет, и Алан спешил за ней.
Какой-то момент он ничего не смог разглядеть там из-за
черно-коричневого облака, клубящегося в бешеной пляске. Затем это облако
приняло какие-то очертания – ужасную и узнаваемую форму. Это был Старк. Он был
покрыт птицами, съедаем заживо, но еще жил.
Еще больше птиц появилось, затем еще и еще. Алан подумал,
что этот стук клювов сведет его с ума. А затем он увидел, что они делают.
– Алан! – закричала Лиз. – Алан, они его поднимают!
Предмет, который раньше был Джорджем Старком, предмет,
который сейчас был только неопределенно человеческим, поднимался в воздух на
воробьиной подушке. Он двинулся через кабинет, почти упал, затем снова поднялся
вверх. Он приблизился к огромной дыре в восточной стене кабинета.
Через нее влетело еще больше воробьев; все, которые еще
находились в других помещениях, ринулись в кабинет.
Плоть стекала и падала со скелета Старка непрерывным дождем.
Тело Старка прошло через провал в стене окруженное
воробьями, остервенело выщипывающими остатки волом с головы своей жертвы.
Алан и Лиз кинулись по ковру из погибших птиц внутрь
кабинета. Тад медленно поднимался на ноги, держа в каждой руке по малышу. Лиз
побежала и забрала их у него. Она ощупывала их, ища раны.
– О'кей, – сказал Тад. – Я думаю, они в порядке.
Алан подошел к проему в стене кабинета. Он выглянул наружу и
увидел сцену, напоминавшую лишь сказочную. Небо было черно от птиц, и все же в
одном его месте находилось словно черное дерево, как будто на цельной материи
кто-то сделал прорезь.
Эта прорезь имела форму борющегося человека.
Птицы поднимали это все выше, и выше, и выше. Оно достигло
верхушек деревьев и, казалось, остановилось там. Алан подумал, что ему слышится
нечеловеческий вопль из центра этого птичьего облака. Затем воробьи двинулись
снова. Наблюдение за ними напоминало зрелище прокручиваемой назад киноленты.
Черные потоки воробьев взлетали из всех выбитых окон в доме, они очистили от
своего присутствия подъездную дорожку, деревья и изогнутую крышу
«Фольксвагена».
Все они направлялись к тому центральному темному облаку.
Контур человеческого тела начал снова двигаться... над
деревьями... в темное небо... и наконец исчез из поля зрения.
Лиз сидела в углу, с близнецами на коленях, качая и лаская
их – но ни один из них, видимо, особенно и не был уже опечален или расстроен.
Они внимательно смотрели на ее изможденное и покрытое слезами лицо. Уэнди
потрогала его, словно желая утешить мать. Уильям приподнялся, снял перо с волос
Лиз и тщательно осмотрел его.
– Он ушел, – хрипло сказал Тад. Он присоединился к Алану,
стоявшему все еще у проема в стене кабинета.
– Да, – сказал шериф. Он вдруг разрыдался. Он даже не мог
понять, почему это случилось, просто произошло само собой.
Тад попытался обнять его, и Алан успокоился, его ботинки
сухо хрустели на тушках мертвых воробьев.
– Нет, – сказал Пэнборн. – Я буду в порядке.
Тад посмотрел через проем снова в ночное небо. Из этой
темноты вдруг появился воробей и сел на его плечо.
– Спасибо, – сказал ему Тад. – Спа...
Воробей клюнул его, внезапно и сильно, кровь потекла под
самым глазом.
Затем он улетел, присоединяясь к другим птицам.
– Почему? – спросила Лиз. – Она смотрела на Тада,
шокированная. – Почему он так сделал?
Тад не ответил, но подумал, что знает ответ. Он подумал, что
и Роули Делессепс также знает этот ответ. То, что произошло, было достаточно
мифическим... но ведь это была не сказка. Может быть, последний воробей и был
послан той силой, которая посчитала, что Таду нужно напомнить об этом. Чтобы он
надолго это запомнил.
Будь осторожен, Тадеуш. Ни один человек не может управлять
агентами из загробного мира. Очень недолго – и всегда есть цена.
«Какую цену должен буду уплатить я? – подумал Тад. А затем:
– Счет... когда он должен прийти?»
Но это был вопрос для другого времени, другого дня. А кроме
того было еще и такое – может быть, счет уже был оплачен.
Может быть, он был навсегда отпущен.
– Он мертв? – спросила Лиз... почти умоляюще.
– Да, – ответил Тад. – Он мертв, Лиз.
Книга закрывается на Джордже Старке. Пошли, ребята – давайте
выбираться отсюда.
Эпилог
"Генри не поцеловал Мэри-Лу в тот день, но он не
оставил ее без слова, хотя и мог так поступить. Он видел ее; он вытерпел ее
раздражение и подождал, когда оно перейдет в то блокирующее молчание, которое
он так хорошо знал. он уже распознал, что большая часть этих печалей были ее
личными, а потому не подлежали разделению с ним или даже обсуждению. Мэри-Лу
всегда лучше всего танцевала, когда танцевала одна.
Наконец они пошли через поле и посмотрели еще разок на
театр, где Эвелин умерла три года назад. Это было не очень много для прощания,
но это было лучшим, что они могли сделать. Генри чувствовал, что это достаточно
хорошо. Он положил маленькие бумажные куколки-балерины, принадлежавшие некогда
Эвелин, у высокую траву около разрушенной веранды, зная, что ветер несет их
отсюда достаточно скоро. Тогда и он с Мэри-Лу покинут это старое место в
последний раз. Это не было хорошо, но все было правильно. Достаточно правильно.
Он не был человеком, верящий в счастливые концы. И та ясность, которую он имел
в мыслях, происходила главным образом от этого".
Тадеуш Бомонт. «Неожиданные танцоры».
Сны людей – их настоящие сны, а не галлюцинации, которые
могут приходить во сне, а могут и не приходить – кончаются в различное время.
Сон Тада Бомонт о Джордже Старке закончился в четверть десятого вечером, когда
психопомпы отнесли его темную половину в то место, которое было ему
предназначено. Сон завершился черным «Торнадо», этим тарантулом, на котором Тад
и Джордж всегда приезжали к дому в это постоянно возобновляемом ночном кошмаре.
Лиз и близнецы были наверху подъездной дорожки Бомонтов,
там, где она соединялась с Лейк Лейн. Тад и Алан стояли около черного
автомобиля Джорджа Старка, который уже и не выглядел черным. Теперь он стал
серым от птичьего помета.
